Юрий Иваниченко - Прощание с «Императрицей»

Васька-Варяг преодолел трудность.

Хотя стоило это ему таких усилий, что он безропотно согласился пока что на обручение и на подождать хотя бы годик до окончания её начального курса.

Особенно безропотно потому, что рот его был надолго закрыт нежнейшими губками Ниночки Нелидовой.

– Ну что же, – сказал, характерным жестом приглаживая волосы на висках, Сазонов. – Ожидаемая беда произошла.

– Вы о вступлении Болгарии в войну на стороне Австрии, Германии и Турции? – Алексей Иванович небезосновательно предполагал, что изо всех неблагоприятных событий последнего времени выражение «ожидаемая беда» в устах министра относится именно к указу болгарского царя Фердинанда Саксен-Кобург-Готского.

– Да, и как следствие – об усложнении положения несчастной Сербии…

– И Румынии, которая слишком пожадничала при разделе земель по итогам Второй Балканской войны.

– Да, конечно. Не удивлюсь, если Румыния в конце концов не выдержит наступления с трёх сторон, и мы лишимся последнего союзника на Чёрном море.

– Но можно попытаться воспрепятствовать, – осторожно сказал статский советник. – Вы же помните предложения черноморцев по десанту…

– Да, помню. И я получал от нашего посланника в Болгарии, Неклюдова, настоятельные просьбы о спешной отправке десантов в Варну и Бургас, занятие которых русской военной силой могло одно, по его мнению, предотвратить предательство короля Фердинанда. Но решать такое положено не мне, а нашим военным властям, у которых сия мысль не встретила сочувствия. Генерал Алексеев напомнил, что перевозочная способность всех судов, находившихся в Одессе и Севастополе, не дозволяла посадки более двадцати тысяч человек единовременно. Таким образом, по мнению генерала, первые десантные отряды подверглись бы серьёзной опасности до высадки всего экспедиционного корпуса. Вы же понимаете, что нет ничего тягостнее, как становиться на путь отречения и жертв, предвидя их бесполезность.

– Увы, генерал прав, настаивая, что серьёзные успехи десанта возможны только при быстрой высадке больших воинских соединений, – согласился статский советник. – А высадка войск в Варне или Бургасе выполнима только в том случае, если бы мы располагали Констанцей как операционной базой.

– Если бы располагали… А у меня, и не только у меня, кстати, – и Сергей Дмитриевич значительно посмотрел в ту сторону, где располагалось Морское министерство, – складывается странное впечатление, что флотское руководство стало больше заботиться о собственно флоте, чем об интересах страны вообще.

– Флот подчиняется приказам Ставки и Адмиралтейства, – передёрнул плечами Алексей Иванович. – А черноморцев трудно упрекнуть в отсутствии доблести и усердия.

– Да я и не о них… Командование – вот бы ему проявлять, как это у военных называется, стратегическую инициативу.

Сазонов встал и, что с ним, искушённым дипломатом, случалось нечасто, позволил себе откровенный жест: несколько раз постучал кулаком по карте юга Европы.

Статский советник тоже поднялся:

– Я коротко знаком с адмиралом Эбергардом. Андрей Августович – прекрасный человек и опытный командующий.

– В вашей характеристике ощущается «но», – чуть прищурился Сергей Дмитриевич. – Полагаю, это касается его возраста?

– И да и нет. Он в свои пятьдесят девять – не старик в обычном понимании, успешные командующие были и есть постарше. Но вот насчёт, как вы изволили выразиться, «стратегической инициативы», возраст, да не собственно возраст, а время всей службы и становления военной карьеры – сказываются. Наверное, укоренилось у него чёткое офицерское правило: проявлять инициативу в рамках приказа старшего командира.

Сазонов невесело усмехнулся:

– Возможно, что и так. Много таких… Слишком много. Начнём считать с Сухомлинова…

Цитата:

«В начале 1815 года я довольно подробно изложил Государю моё мнение о вредной бездеятельности генерала Сухомлинова. Я надеялся, что откровенно сказанное слово лицом, далеко стоявшим от военного ведомства и не имевшим с Сухомлиновым никаких личных счётов, побудит Его Величество относиться менее доверчиво к недобросовестному оптимизму, которым были пропитаны доклады министра, основанные нередко на ложных данных.

Хотя моя первая попытка и не имела успеха и произвела на Государя скорее неблагоприятное для меня впечатление, я возобновил её при первом удобном случае под впечатлением сведений, полученных от членов Государственной думы, передавших мне о растущем негодовании думских комиссий против Сухомлинова. На этот раз Государь, любивший в Сухомлинове его жизнерадостное настроение, ответил мне, что ему давно известно, что у генерала много врагов и в особенности в Главной квартире, но что на все их обвинения он будет смотреть как на голословные, пока не увидит “чёрным по белому” доказательства их справедливости».