— Договор с ним заключал?
— Нет…
— А скот ему в плавни отправлял?
— Ив думках не було!
Андрей достал из ящика стола серую папку, развернул и перелистал несколько листков.
— В марте одиннадцать коров–немок и сорок овец племенных породы рамбулье да одиннадцать телят племенных зарезал, а туши в плавни… к полковнику Гриню. В апреле четыре коровы–немки, и тридцать семь племенных овец, да девять телят… тоже в плавни. В мае туда же семь коров, два бугая племенных и сорок овец рамбулье… То же в июне.
— Моя скотина, никто мне не указ!..
— Мало того, что ты бандитов годуешь, ты еще, подлюга, племенной скот переводишь!
Волобуй вскочил. Спокойствие покинуло его, он впился пальцами в край стола и забрызгал слюной.
— Ты мне ее наживал, скотину? Барашков племенных тебе жалко, а знаешь ли, сколько труда положил, грошей скольких стоило, пока я их развел? Знаешь? Во всем округе таких овец нет, и не будет.
— Садись. Ну! Волобуй нехотя сел.
— Хлеб, сколько с тебя причитается, сдал?
— Нету у меня хлеба, скотину годувать нечем… Потому и режу.
— Это в мае да в июне нечем? Значит, для Красной Армии хлеба нет, а для бандитов есть?.. Сколько подвод в плавни отправил?
— Не отправлял я им хлеба.
— Так… — и Андрей снова заглянул в бумаги. — В апреле пять подвод муки, в мае три, в июне четыре. А говоришь, хлеба нет, скот годувать нечем.
Волобуй молчал.
— Говори, отправлял или нет?
— Ежели у тебя там записано, зачем пытаешь?
— Значит, отправлял? Деньги за скот и муку от полковника Гриня или генерала Алгина получал?
— Не брал я с них денег… для души делал. Жена умерла… сам старый уже… Я наживал… я и проживаю.
— И ничего тебе полковник Гринь за твое добро не обещал?
— Нет.
— Вспомни.
— Нечего мне вспоминать.
— А землю казаков, которые в красных гарнизонах служат и в Красной Армии, не обещал?
— Не насиловал его, сам предложил.
— Хорошо… Ну, больше мне с тобой не о чем разговаривать.
— Что ж со мной робить будешь?
— А это как комиссия решит.
— Ты ж председатель.
— Моя думка — расстрелять.
— Значит, пускай хутор гибнет?
— Без тебя целей будет, — Андрей позвонил. — Уберите арестованного.
Волобуя увели. Андрей закрыл папку и спрятал ее в стол. В комнату заглянул пожилой высокий человек в белой рубахе, смазанных сапогах и с черным картузом в руке.
— Звал, Андрей Григорьевич? Андрей поднялся и пошел к двери.
— Заходи, заходи, Прокофьевич. — И когда тот вошел в кабинет, взял его под руку и повел к дивану. — Как доехал, Прокофьевич? Да сидай, ты у меня сегодня — самый дорогой гость.
— Спасибо, Андрей Григорьевич, лихо доехал. Твой хлопец так коней гнал, что аж печонки наружу просились. Чтоб дорогу сократить, так он по целине гнал.
— Давно у дочки живешь?
— Второй год пошел, да какое ж это житье? Из чужих рук смотришь! Зятек–то у меня казак. Не так зробил, не так ступнул, ко всему придирки делает. Эх, Андрей Григорьевич, горько на старости лет жить так–то!
— Ну, какой ты старик, Прокофьевич. Почти и не седой еще, в руки ежели подкову дать, враз сломаешь, а?
— Нет, Андрей Григорьевич, не тот уж я. А было время, груженую подводу на спине приподымал. Помнишь, твою фуру раз из грязи вытащил?
— Помню, а как же… Значит, недоволен своей жизнью, Прокофьевич? Может, по стаду скучаешь, а?
— Оно, конечно, Андрей Григорьевич, без настоящего дела скучно. Сам знаешь, пятнадцать лет чабановал да шесть лет у Волобуя в старших пастухах ходил. Еще при батьке его поступал. Да кто ему и овец–то французских развел, как не я? Ведь ночей не спал, как с малыми детьми, с ними возился.
__ Порезал их Волобуй…
__ Как порезал? Да ты что? Не шутишь?
— Какие уж тут шутки! Половину племенного стада вырезал.
Андрей видел, что тяжело было старому пастуху услышать о гибели его любимого стада. Он прошелся по комнате, потом сел за стол и стал что–то писать, изредка поглядывая на Прокофьевича. Тот сидел на диване, низко опустив голову, и не понять было, то ли грустит старый чабан, то ли думает какую думу. Наконец он поднялся и подошел к столу.
— Вот что, Андрей Григорьевич. Может, не поймешь ты меня, да нет, должен понять. Знаю, не до этого тебе зараз, да дело такое… Откладывать нельзя.
— Говори, Прокофьевич, затем и звал, чтоб совет твой послушать.
— Знаешь ли, что за овцы у Волобуя?
— Бачил.
— Нет таких больше на всей Кубани, да, может, и подале сразу не сыщешь.
— Знаю.
— Вот ты Волобуя посадил, это гарно, хутор–то брошенный, за скотиной ухаживать треба?
Читать дальше