Борис Крамаренко - Плавни

Остап Капуста подошел к столу, сел в кресло и стал о чем–то тихо докладывать Андрею.

Вскоре пришел Бабич. Он хмуро взглянул на Тимку и, как тому показалось, злорадно усмехнулся.

Тимка с тоской посмотрел на открытое окно, выходящее во двор. Вот сейчас его, обезоруженного, поведут через этот двор и посадят в подвал. Потом будут допрашивать и, наверное, приготовят к расстрелу. Ночью его пристрелит Бабич или кто–либо, из бойцов гарнизона, вывезут его труп в степь и закопают, как закопали тела есаула Петрова и командиров сотен.

Тимке стало жаль себя. Как никогда, потянуло к отцу, брату, своим… Его взволнованные мысли прервал спокойный голос председателя:

— Возьми пропуск. Седлай коня, если бабка сильно занедужила, — скажешь, фельдшера пошлю.

Перед отъездом Тимка забежал домой. Войдя в кухню, он увидел невестку, склонившуюся над шитьем. При входе Тимки Поля отложила шитье и порывисто встала.

— Наконец–то заявился! Целыми днями пропадаешь, а я и за коровой, и за свиньями ходи, я и быков годувать должна…

— Полечка, родненькая, не сердись, на хутор сейчас еду.

Поля сразу переменила тон:

— Что стряслось, Тимочка? Да расскажи толком.

— Собери поесть, зараз выеду… Вызывают, а зачем… не знаю.

— Еру побачишь?

— А кто его знает… Может, доведется.

Поля засуетилась возле печки. Через несколько минут Тимка уже уплетал яичницу с зеленым луком и свиным салом, а Поля, присев сбоку, писала мужу письмо, то и дело мусоля во рту карандаш.

— А мать где?

— В лавку пошла.

Доев яичницу, Тимка пошел переодеться. Скинув парадную черкеску и желтые кавказские сапоги, он хотел надеть старенький чекмень, но потом передумал и снова надел новую черкеску. «Пусть генерал посмотрит, как нас в гарнизоне одевают», — решил он. Одевшись, вышел в кухню. Поля подошла к нему.

— На, Тимочка, передай вот Ерке. А еще передай ему вот это… — Она засмеялась и, обхватив Тимкину шею руками, крепко поцеловала в губы.

Выйдя на улицу, Тимка оглянулся по сторонам, тщательно вытер нарисованную на воротах метку и побежал в гарнизон.

Во дворе гарнизона его встретил бородатый пожилой казак верхом, держащий Котенка в поводу.

— Где бегал? Сидай, поедем… путь дальний. К ночи назад велено…

Тимка испуганно взглянул на казака:

— А вы ж куда, дядя Квак?

— Сидай, сидай, да не закудыкивай… Тебя велено сопровождать, щоб бандиты чего с тобой не зробили.

У Тимки дрогнули от волнения колени, и он с трудом сел на коня. Шагом направились к воротам. У калитки часовой потребовал пропуск. Тимка вспомнил о бумажке, данной ему председателем, и полез в карман. На сероватом клочке бумаги был написан пропуск для двух бойцов гарнизона. Тимка протянул бумагу часовому. Тот открыл ворота, и они выехали на улицу.

«Ежели бабка сильно занедужила, — скажешь, фельдшера пошлю», — вспомнил Тимка слова председателя. «Чтоб тот фельдшер привил тебе сибирку! — со злостью подумал он. — И чтобы у тебя нос вырос с тыкву и ты возил бы его на тачке, длинный чертяка!»

Положение Тимки действительно было неутешительное. Никакой бабки у него не было, и на хуторе, который он назвал председателю, жила лишь крестная мать его брата. Ехать к ней? Это значит — не выполнить приказа генерала, да и обман все равно будет обнаружен, и тогда не избежать ареста…

Тимка ехал молча, погруженный в свои невеселые думы. Помалкивал и его спутник, — видно, был он не из разговорчивых. Лишь когда выехали за околицу, и дорога пошла вдоль речки, казак повернулся к Тимке:

— Бабич четыре бомбы дал… На две, да гляди, не урони. Обращаться с ними умеешь?

— Приходилось…

— Ну, то–то.

Тимка взял бомбы, опасливо оглядел их и, переборов страх, прицепил к поясу.

Говоря о том, что умеет с ними обращаться, Тимка грешил против истины. Если ему и доводилось иметь дело с бомбами, то разве только со сделанными из бумажных кульков и начиненными пылью, когда он подростком играл со сверстниками в войну.

«Что теперь делать? — в десятый раз спрашивает себя Тимка. — Попробовать сбежать? Он наверняка подстрелит. Вернуться в станицу и рассказать председателю, что соврал насчет бабки, стыдно. Притом, что же ответить, если тот будет допытываться, куда он ехал и зачем?»

Пока Тимка мучился, не зная, что делать, его спутник курил цигарку за цигаркой, ловко крутя их из желтоватой газетной бумаги. Так доехали они до перекрестка. Дорога к Деркачихе шла прямо по–над балкой в сторону плавней, дорога же на указанный Тимкой хутор сворачивала направо.