Борис Крамаренко - Плавни

…Барон Врангель еще мечтает расправиться с русским народом. Он рассчитывает вонзить нам нож в спину, когда мы повернемся лицом к новому врагу. Я обращаюсь к вам, скрывающимся от народа и своей совести в плавнях. Тяжело ваше преступление перед Родиной, но настал час искупить его. Выходите из плавней! Довольно вам кормить своей кровью комаров и вшей. Сейчас перед лицом нового врага мы вам протягиваем братскую руку. Мы готовы простить вам ваше преступление. Идите к нам, будем вместе защищать нашу Родину от нашего общего врага, чтобы потом вместе зажить счастливой жизнью на советской земле.

Стоя возле трибуны, Тимка с трудом удерживал в поводу Котенка, все время норовившего укусить своего соседа, кабардинца. Рядом с Тимкой огромный конвоец держал в поводу рыжую кобылицу Сухенко, белолобого дончака комиссара и свою рослую вороную лошадь.

Тимка старался разглядеть за конной сотней Наталку, стоявшую на пулеметной тачанке, но мешали лошади, и он невольно стал вслушиваться в речь председателя ревкома. Андрей говорил о том, что особенно интересовало Тимку: о гибели конного взвода Гая, расстреле заложников, о Петрове и его связи с генералом Алгиным. Слушая горячую, взволнованную речь Андрея, Тимка снова ощутил жгучий стыд за своих, укрывающихся в плавнях. Вспомнились слова брата: «У нас должна быть своя правда, казачья правда». Неужели же ради этой казачьей правды были расстреляны десятки невинных людей? Тимка не мог понять этого. Терялся он в догадках и о том, что же будет дальше. Ляхи напали на русских, — значит, теперь наши должны тоже бить ляхов. Стало быть, теперь отец и брат могут выйти из плавней… Семенной кончил свою речь.

— Тот, кто пересилит обиду и выйдет из плавней, кто пойдет с нами бить польских панов и добивать наемного бандита — Врангеля, тот никогда не услышит от нас упрека за прошлое. Для тех же, кто останется глухим к нашему призыву, да будет уделом всенародное презрение и позорная смерть. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует коммунистическая партия большевиков и ее вождь Владимир Ильич Ленин!

В рядах казачьих сотен вспыхнуло «ура» и гулко покатилось в другой конец площади. Стоявшая неподвижно толпа задвигалась, закричала, в воздух полетели сотни папах.

Семен Хмель, одетый в полную казачью форму, выехал вперед с обнаженным клинком:

— Пара–а–а-ад!..

Но Хмелю не удалось кончить команду: через конные сотни к трибуне протиснулись трое — пожилой бородатый казак и два высоких молодых хлопца. Все трое были в коричневых потрепанных черкесках и черных папахах. Подойдя к трибуне, старик остановился и снял шапку. За его спиной переминались с ноги на ногу смущенные парни — должно быть, сыновья. К удивлению Тимки, старик стал на колени, морщинистое лицо его еще больше сморщилось, он, видимо, сдерживался, чтобы не заплакать. Сыновья его тоже сняли папахи и, переглянувшись, повалились на колени.

В этот момент Андрей случайно взглянул на Сухенко и вздрогнул от неожиданности. Сухенко впился пальцами в перила барьера и смотрел на старика и его сыновей с такой злобой и ненавистью, что, казалось, вот–вот закричит: «Бей их!» Но Андрею некогда было задумываться над этим.

Он спустился с трибуны и, подойдя к пожилому казаку, поднял его с колен.

— Здравствуй, дядя Остап! Здорово, хлопцы! Да по

дымитесь, негоже казакам на карачках лазить.

Парни, красные от смущения, поднялись. Пожилой казак некоторое время пристально смотрел на Андрея, губы его тщетно пытались что–то выговорить. Наконец он не выдержал и, прислонясь головой к плечу Андрея, заплакал. Андрей обнял его.

— Ну, годи, годи, дядя Остап! Кто старое помянет,

тому глаз вон. Знал я, что ты придешь. А за то, что гордость свою сломил, спасибо, от всего трудового казачества спасибо.

Казак немного пришел в себя и повернулся к толпе.

— Станичники! Не все здесь знают старого Остапа

Капусту. Каневской я, а это мои младшие сыны. Два года назад вот он, Андрей Григорьевич, звал меня и моих сыновей с собой. Не послухал я тоди, старый дурень, разумного слова, не пошел с ним и сынов своих не пустил. Только старший сын ночью тайком сбежал из дому к большевикам. Командует он сейчас сотней в бригаде Андрея Григорьевича… И, наверное, проклинает меня, своего старого батьку… как я его тогда… проклял.

Капуста вытер папахой мокрое от слез лицо и продолжал:

— Не пошел с Андрей Григорьевичем, — забрал меня генерал Покровский. Довелось с ним, собакой, два года воловодиться, а теперь вот попал… в плавни. Бандитом стал старый хлебороб Капуста…