Борис Крамаренко - Плавни

И если ее брат был для нее не только братом, но и отцом, то Андрей был, пожалуй, кем–то еще большим. Чувство близости к Андрею росло в ней, укреплялось, незаметно переходя в какое–то новое чувство, неясное еще ей самой, но волнующее, заставляющее чаще биться ее сердце при появлении Андрея, при звуке его голоса.

Она уже не бегала по–ребячески взапуски с дядей Андреем, не просилась к нему на седло, когда он приезжал верхом, не брызгала ему холодной водой за ворот рубахи, когда он умывался. Но на столике в зале, где он часто работал или читал перед сном, всегда стоял кувшин с цветами, сорванными Наталкой. Его одежду Наталка тщательно чинила. Обед подавала ему первому, а когда Андрей не приезжал, становилась грустной.

Дома Андрей бережно высадил Наталку из тачанки, помог ей дойти до ее комнаты и, несмотря на ее протесты, заставил прилечь на кровать, укрыв ее своей буркой. Сам же прошел в зал. На столе лежала книга, которую он читал в ночь смерти ее хозяйки, а возле книги стоял кувшин с завядшими цветами.

1

После отъезда Сухенко в командовании отрядом полковника Дрофы произошли большие перемены. Есаул Гай был назначен командиром первой, офицерской, сотни, а подхорунжий Шпак — второй, добровольческой. Тимка был произведен в вахмистры. Эти назначения вызвали недовольство в офицерской сотне, где войсковые старшины командовали взводами, а подхорунжие служили рядовыми. Но открыто выражать свое недовольство никто не решался: все знали, что Дрофа крут на расправу.

Вскоре после этих перемен добровольческая сотня выступила на выполнение задания полковника Дрофы. Приказано было остановить в степи товарный поезд, не допустив его до Староминской, и сделать, по выражению Дрофы, «сортировку» пассажиров.

В те годы товарные поезда были переполнены людьми, ехавшими на Кубань покупать продукты, а чаще всего — менять их на вещи. Среди этих вещей немало было военного обмундирования и солдатских сапог. В них–то особенно нуждался отряд Дрофы.

Кроме того, в таких поездах можно было встретить служащих, следовавших по командировкам, а среди них уже наверно найдется несколько «эркапистов», как называли бандиты коммунистов.

Среди пассажиров немало бывало и переселенцев из центральных губерний, ехавших со всем своим скарбом, среди которого бандиты рассчитывали найти кое–что по своему вкусу. Но главной приманкой были спекулянты — «мешочники», у которых попадались деньги и ценные вещи, а частенько и золото. Наконец, в товарных вагонах можно было иногда найти ценные грузы.

В помощь второй сотне Дрофа выделил один из офицерских взводов под командой пожилого, желчного войскового старшины.

Неяркий октябрьский день. Еще вьются над степью черные тучи скворцов. Еще кричат по утренним и вечерним зорям в траве перепела. Но уже не мчатся в стремительном полете стрижи и ласточки — они первыми улетели на юг. Низко парят коричневые коршуны в поисках задремавшего под кустиком зайца или пасущегося перепелиного выводка. На вершине кургана лежит Тимка, рядом с подхорунжим Шпаком. Конная сотня и обоз прячутся в кукурузном поле и небольшой балке, недалеко от железнодорожной насыпи. Офицерский взвод скрылся за деревьями сада при путевой будке.

Четвертый час отряд тщетно ждет «товарняка». Пути давно уже разобраны и забаррикадированы рельсами и шпалами. Путевой сторож и его семья связаны и лежат в будке. А поезда все нет и нет…

Шпак нервничает, но не хочет показать этого командиру офицерского взвода, спокойно завтракающему у подножия кургана. Тимка неспокоен. Он понимает, что затея с ограблением поезда сильно не нравится старому подхорунжему. Шпак, будь его воля, давно увел бы свою сотню назад, но подхорунжий, хотя и командует сотней, — все же подхорунжим, а командир офицерского взвода — войсковой старшина. Тимка смотрит вдаль, на уходящие к горизонту рельсы, и желает лишь одного — чтобы поезд никогда не появлялся.

— Дядя Михайло!..

— Чего тебе, суслик? — ворчливо бросает Шпак.

— Поезда ведь может и не быть?

— Ну, может, — соглашается Шпак.

— Наверно, он уже прошел, — делает предположение Тимка.

— Может, и прошел, — опять соглашается Шпак и наводит свой бинокль туда, куда смотрит Тимка. — Вот он! — Но Тимка уже и сам видит на горизонте маленький пушистый дымок.

— Пойдем, Тимка, пора! Поезд остановился у баррикады.

Пассажиры были всюду — на крышах вагонов, на буферах, площадках, в вагонах. Тимке бросилось в глаза, что среди этого люда больше всего было бородатых мужиков в сермяжных свитках. «Тамбовские казаки!» — презрительно подумал он.