Геннадий Казанцев - Страна Лимония

Майор Белоусов, особа, приближённая к штабу, приобрёл уже давно рекламируемый Валигулем японский музыкальный центр «Вилко». Дуканщик наплёл советскому «командон-саибу» про немыслимую кучу достоинств своего товара, доверительно прошептав на ухо, что фирма «Вилко» выпускает по контракту радиоаппаратуру преимущественно для нужд Министерства обороны США.

Герман, который тоже терзал душу выбором наиболее оптимального варианта покупки, изучал характеристики приобретаемых «Тибетом» устройств. Белоусов не без гордости вручил ему паспорт от тёмно-кремового со стальным отливом музыкального центра.

— Заметь, Гера, диапазончик какой: от 15 герц — до 25 килогерц! — вручая глянцевую инструкцию, пропел счастливый майор.

— А зачем тебе эти герцы? — бесхитростно спросил радиолюбитель. — В нашем возрасте мы и половину частот не слышим.

— Ну, это ты не слышишь, а я — слышу!

— Возможно... Я только знаю, что звуки с частотой выше 20 килогерц могут улавливать разве только кошки, собаки и летучие мыши, а ещё...

— Послушай, Галилео, ты особо не умничай, возьми лучше и прочти — тут всё написано. А насчёт этих твоих частот, так я магнитофон в подарок детям везу. Они знаешь как хорошо все колебания воспринимают: только я жену раскачаю до двух герц, как они уже бегут: «Папа, папа! Что ты с мамой делаешь?»

Герман, обложившись описаниями десятка «Соников» и «Панасоников», углубился в детальное изучение характеристик. Когда горящий нетерпением майор вернулся за буклетом, сравнительный анализ был готов. Вокруг собрались неравнодушные зеваки.

— Так вот, товарищ майор, — начал излагать результаты экспертизы Герман, — начнём с амплитудно-частотной характеристики...

— Валяй!

— Как можно заметить, на оси абсцисс имеется обратная логарифмическая градуировка, которая позволяет...

— Хоть «абасцисс» — ни хрена не понимаю...

— Дослушайте, товарищ майор. Обратная логарифмическая градуировка позволяет растянуть задний фронт спада АХЧ...

— Послушай, «Склифосовский», ты по-русски можешь?

Герман начинает нервничать и переходит на «ты».

— Витя, ты только погляди, на каком уровне децибел производитель делает отсечку.

— На каком?

— Ниже, чем у репиного «Шарпа».

Капитан Репа, уловив лишь эмоциональную составляющую последней фразы, торжествует. Майор Белоусов, напротив, хмурит брови и теребит фирменный волевой подбородок.

— Идём дальше. Ты видел АХЧ магнитофонных кассет. Даже у хром-диоксидных лент идёт завал частот на...

— Да шёл бы ты в дупу! — срывается майор, применяя для выразительности нецензурное польское слово. — Хочешь сказать, что я дерьмо купил?

— Отнюдь... — профессорским тоном обрывает взбешённого майора эксперт.

— А по гребальнику не хочешь? «Отнюдь-матнюдь»...

— Знаешь, Витёк, если желаешь иметь нормальный звуковой выход — купи ламповый усилитель.

Наконец майор Белоусов, уличив профессора в некомпетентности, истекая желчью, переходит в наступление.

— Ты, груз`ило! Ты хоть знаешь, что лампы — это каменный век? Ты что, не слышал, как наш стоваттный усилок хрипел? Брежнева от Суслова отличить нельзя.

Герман, наливаясь краской, молчит. Владельцы «Шарпов», «Соников» и «Панасоников» постепенно берут сторону майора. В воздухе запахло скандалом.

— Олег! — командует майор. — Беги за Пидорюгой, пусть он эту Софью Ковалевскую уроет.

Через пять минут возвращается Филимонов с радистом.

— Мужики, да что вы все кипятитесь? — войдя в курс дела, успокаивает собрание Колосков. — В музыке что главное — чтоб орало погромче и не шипело, как жена до зарплаты!

— Вот, умник, учись, как с народом общаться надо, — расцветает майор Белоусов. — А моя «Вилка» орёт — будь здоров, репин «Шарп» и рядом не валялся.

Постепенно страсти утихают. «Каскадёры», разогретые спорами о прекрасном, включают аппаратуру и начинают друг у друга переписывать музыкальные записи. В палатке, как в хлеву, стоит сплошной рёв.

Герман понуро подходит то к одному, то к другому офицеру, но друзья, пряча взгляд, уходят от общения. Герман в печали отправляется бесцельно бродить по Самархелю. Проходя мимо дома партийного советника Волина, он останавливается. Из раскрытого окна доносится странный разговор, заглушаемый взрывами хохота. «У меня люди. Оркестр. Пятнадцать человек живых людей. Они могут убить, зарезать любого... Маня, прошу (гомерический хохот)». Герман догадывается, что это вещает музыкальный центр Волина «Шарп — три пятёрки». Он напряжённо вслушивается в миниатюры неизвестного ему юмориста. «Гера, заходи! — зовёт Олег Семёнович. — Послушай Жванецкого. Почище Райкина будет». Молодой человек, не ожидая второго приглашения, входит в дом. На столе помимо «Шарпа» — початая бутылка водки, две стопки и нехитрая снедь с царь-рыбой посредине. «Угощайся селёдочкой, Гера», — приглашает Волин, доставая третью стопку. Кассету перематывают в начало записи. Гость, так и не притронувшись к стопке, заливается смехом с первых же слов молодого Жванецкого.