Евгений Савицкий - Я — «Дракон». Атакую!..

Может возникнуть вопрос: но разве само назначение летчика-истребителя не порыв в бой — дерзкий, наступательный? Безусловно, так. Характер действий наших истребителей всегда строился на основе настойчивого желания летчиков найти противника и уничтожить его. Но ведь любая схватка с врагом — будь то на земле или в воздухе — подчиняется искусству ведения боя, закономерным тактическим приемам. Опыт же наступательных боев пришел к нам не сразу — он доставался очень дорогой ценой. Все нужное, целесообразное приходилось собирать буквально по крупицам. Накопленный за полтора года войны этот боевой опыт был обобщен в проекте Руководства по боевым действиям истребительной авиации, изданном в декабре 1942 года.

Отдавая должное стойкости и героизму воинов Красной Армии, осенью сорок второго года американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала: «В невообразимом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий и мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами… Такие бои не поддаются стратегическому расчету: они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войну».

Сказано верно. Плохо вот только, что нынче буржуазные историки как-то уж очень нехотя вспоминают о Сталинградской битве и ее исходе. Некоторые приравнивают ее к боевым действиям англо-американских войск в 1942—1943 годах, значительно меньшим по масштабам, да и происходящим-то на второстепенных фронтах, сравнивают битву на Волге, например, с победой союзников под Эль-Аламейном, даже ставят сражение в Северной Африке на первое место. Эко заносит! Известно ведь, что в боях под Эль-Аламейном участвовало всего 80 тысяч солдат и офицеров противника, а потери его составили 55 тысяч человек и около 300 танков. А под Сталинградом? Здесь враг сосредоточил свыше 1 миллиона и потерял в ходе нашего контрнаступления 800 тысяч человек, около 1160 самолетов, 2 тысячи танков и штурмовых орудий.

Что уж тут сравнивать!

В конце декабря сорок второго я получил распоряжение срочно прибыть в штаб Военно-Воздушных Сил. Сборы для военного человека недолги. «Но почему срочно, в дни, когда мы добиваем немцев на Волге?» — недоумевал я. Однако приказ всегда приказ, и если что волновало меня тогда, то лишь одно — каким образом его лучше и быстрее выполнить. Транспортные самолеты из-за непогоды тогда не летали, о железной дороге и думать нечего было — пока доберешься… Помог случай. На одном из наших аэродромов стоял маленький трофейный самолет «шторх». Приняв решение лететь на нем, проверил я моторчик, дал по газам и с курсом на север полетел следом за приказом.

Не без приключений добрался до Москвы, а там… заблудился! Да, так уж получилось. Снегопад, облачность едва ли не до земли — ничего не разобрать, хотя Центральный-то аэродром, кажется, с закрытыми бы глазами отыскал.

— Куда сел?.. Лед провалится! — услышал я, едва приземлил машину на ровную площадку. Оказалось, сел на замерзшую реку за Крымским мостом, неподалеку от Кремля. Понятно, сразу же сориентировался, так что вскоре и самолет был на месте, и я, жив-здоров, докладывал заместителю командующего ВВС генералу А. В. Никитину о своем прибытии. А еще через час я вышел из кабинета командующего, стараясь осмыслить только что услышанное: «Вы назначены командиром истребительного авиакорпуса… В вашем распоряжении двести боевых машин… Корпус как мощный Резерв Верховного Главнокомандования будет использоваться для борьбы за господство в воздухе, изменения соотношений сил в нашу пользу…»

Господство в воздухе… Борьба за него велась на всем советско-германском фронте и характеризовалась небывалым ожесточением и напряженностью. Успех в этой борьбе зависел от многих факторов. Тут играли свою роль и превосходство над авиацией противника как в количественном, так и в качественном отношении, и высокий моральный дух воздушных бойцов, и организаторские способности авиационного командования. Наконец, наличие тех резервов для наращивания сил и восполнения потерь, которые теперь и должен был представлять я своим корпусом. Что там говорить, было над чем задуматься. Особенно врезалась в память фраза, сказанная А. В. Никитиным в заключение беседы: