Николай Камбулов - Обвал

У пролома, задрав голову, стоит Григорий Тишкин с подставленным котелком и ждет случая, — может, немец ливанет ради своей бесчеловечной шутки…

— Нам надо поколотить гитлеровцев, — сказал Боков собравшимся в штабной куполообразный отсек. — Я требую еще раз обратить внимание на состояние противогазов. Чтобы экипировка у каждого была штатной.

— И пуговицы надраим!..

— И это неплохо, — поддержал Боков. — Берите пример с коменданта, — кивнул он на лейтенанта Шорникова, с первых дней подземной обороны строго следящего за своим внешним видом.

Со стороны отсека, в котором еще пребывали керчане, послышался гул. Из темноты показалась толпа, надвинулась и застыла. Маленькая женщина с заострившимся носом и впалыми щеками подошла к Бокову:

— Водички бы, товарищ командир. Дети умирают. И хворых много. Вчера четверо померли… — Она запнулась, видя содрогнувшегося Бокова. — Тогда, товарищ командир, выдайте нам оружие, мы с вами в бой пойдем.

Остальные тоже загудели:

— Пойдем!

— И гранат дайте!

— Иван! — позвала женщина из толпы Ткачука. — Иван Митрофанович, ты в гражданскую, кажись, пулеметчиком был?

— Еще как давал жару из «максимки»… Трри-три-три… О, как палил! — картинно изобразил Ткачук. — Включай в свой батальон всю мою команду, промаха не будет, товарищ командир. А ну постройтесь! — шумнул Ткачу к на толпу. — Пусть поглядят на нас военные, что мы стоим-то!

Но гражданские не успели построиться — во весь голос закричал Тишкин:

— Газы! Разве вы не видите?!

— Га-азы! — подхватила толпа.

— Вон-на! Вон-на! — кричал Тишкин, уже подбежав к Бокову. — Я уже наглотался. Братья, умираю…

Я кинулся к Тишкину, упавшему вниз лицом:

— И что за мода — панику поднимать! Тишкин, слышишь?!

В пролом сыпались банки и тут же лопались — из них прыскали желто-синие струи дыма… Подо мной качалась земля. Я с трудом рассмотрел, что Тишкин уже перевернулся на спину, изо рта его текла красная пена. Он шамкал — пена попадала на подбородок, стекала на бороду.

— И-их! — корчился Тишкин. — И-и-их, — прыскал он кровавой пеной мне в лицо.

— Что ты корчишься?! Поднимайся! — кричал я на Тишкина, еще полностью не осознав, что это действительно газы.

— Миколка, прикончи, мука-то какая! Ну, прикончи…

Я сорвал с себя флягу, взболтнул и что там было влил в пенящийся рот Григория. Это ему помогло, и он встал на колени.

— Мочите губы! Отходите вглубь! — слышался голос Бокова.

— Куда отходить?.. Глубже могилы нет, — сказал Тишкин, крестясь передо мной и тяжело дыша. — Ну-у, зверство какое!.. Вона что! Вона что! — показал он рукой на какую-то кучу.

Куча шевелилась. Я сразу догадался — команда Ивана Митрофановича, пулеметчика гражданской войны. Я подошел — человек пятьдесят, глухо стеная, извивались в конвульсиях. Сам Ткачук, упершись спиной в каменную стену, крутил руками с ощутимой натугой, прыская кровавой слюной. Женщина с заостренным носом позвала меня к себе:

— Ох… ох, помогите, спасите, умираю. Спасите дочку. — Она поднялась на четвереньки, и из-под нее выползла девочка лет трех, лицо и рот которой были обвязаны мокрой тряпицей. Девочка наконец встала и побежала к выходу, видневшемуся лоскутком неба. Там шла ожесточенная стрельба. Я догнал девочку, вернулся… Григорий макал тряпицу в алюминиевый котелок и вытирал пенистые губы женщины.

— Где взял воды? — спросил я у Тишкина, готовый тоже помогать людям.

— Где! Где! Изнутри! — сказал Григорий, смачивая губы мальчику, корчившемуся на спине.

Всем воды «изнутри» не хватило. А многие не нуждались в ней — их остекленевшие глаза уже ничего не видели.

Литейщик Ткачук наконец поймал свой рот, отерся, но тут же, сделав несколько шагов по направлению к пролому, упал вниз лицом, весь изгибаясь, и затем стих совсем.

В это время в центре сплетенных тел что-то зашевелилось, сгорбилось — и из-под погибшего Прокопия Кравцова показалась голова Лютова.

— Ванечка! — бросился я. — Ванечка!

Лютов, качаясь, поднялся. Некоторое время он молча водил взглядом по телам погибших, и из глаз его покатились слезы.

На другой день при свете лучин да сальных «катюш» во взводах считали павших от газов, пофамильно вносили в тетрадки: военных — в одну, гражданских — в другую. Эти скорбные списки доставлялись на КП. Боков клал их в свой сейф-тумбочку.

Когда подсчет был закончен, Боков вызвал к себе старшину Кулиева:

— Вот что, хозяйственник, отыщи мне хотя бы одного музыканта. Хоронить будем с музыкой. Как павших смертью храбрых.