Николай Камбулов - Обвал

— Немедленно отрывайте окопы вот здесь… фронтом сюда. Полного профиля, — и опять ушел куда-то.

Рубахин поднялся первым, молча, чавкая ногами, разметил мелкими ровиками будущие окопы, обозначил между ними широкую полосу хода сообщения. Полоса и ровики тотчас же наполнились водой, очертились, будто полоски льда.

— Алешкин, старшой, бери лопату!

Никандр работал с неосознанной злостью, в душе у него кипело: прежде всего он злился на самого себя, злился на то, что устал, как паршивый кутенок. Преодолев усталость и почувствовав, что наконец открылось второе дыхание, начал сноровисто рыть окоп. Потом разогнул спину и, увидев, что Рубахин отрыл окоп глубиной всего лишь по пояс, вдруг набросился на него с упреками:

— Я думал, что ты настоящий боец. Оказывается, во-он кто ты — радикулитик! Все за спину держишься. Придет командир роты, он тебя, Родион, хватит лопатой по мягкому месту, сразу станешь гибким.

— Никандр, ты пойми, я пекарь, впервые рою окопы.

Кое-как Алешкин выполз из окопа и тут же животом ткнулся в свежую, пахнувшую перегноем землю. Одним глазом он увидел Рубахина, сидевшего сгорбясь у своего до половины отрытого окопа. Было уже светло. Лениво, нехотя где-то там, на переднем крае, громыхали орудия. Рубахин вполголоса тянул нудную и тоскливую песню. Он тянул ее, сунув нос в колени и слегка качая лохматой головой.

— Не плачь, Родион! — собрав силы, сказал Алешкин и, закрыв глаза, добавил уже тише: — Отдохну малость, я тебе помогу. Только ты меня разозли, обязательно разозли, иначе мотор не заведется.

В эту минуту к ним подъехал Ольгин. Алешкин поднял голову, увидел длинноногого, перетянутого ремнями полковника и трех автоматчиков, Рубахин еще нудил, и Ольгин грубо резанул:

— Встань, сонное царство! Почему лодыря гоняете? Позвать командира! — Он тряхнул Рубахина за плечо.

Тот, поднимаясь, наступил на размокший, скользкий комок суглинка, свалился в окоп, залитый водой. Брызги, стрельнув вверх, изрядно окатили Ольгина, исконопатили худое разгневанное лицо. Паренек с автоматом на груди, все время жавшийся к полковнику, поперхнулся писклявым смехом и тут же, словно напугавшись чего-то, замолк.

— Я не знаю, где находится командир, — сказал Рубахин, отжимая воду из брюк. — Может, там, может, вон на той высоте, товарищ полковник, — разогнувшись, показал он в сизую даль, побитую в отдельных местах черными оспинками-окопами.

— Какую боевую задачу ты получил от своего командира? — Льняные реденькие брови Ольгина, посаженные непомерно низко, вдруг шевельнулись, сошлись у переносицы.

— К утру отрыть окоп и, кажись, замаскировать.

«Кажись» еще больше разозлило Ольгина, глаза мигнули тяжелым недобрым блеском. Ни слова не говоря, он бросился к броневику и быстро укатил.

Алешкин подмигнул Рубахину:

— Пекарь, учись рыть окопы, иначе тебе труба. Рой, скоро начнется.

На роту Запорожца противник бросил полк пехоты и свыше десяти танков. Запорожец увидел в бинокль, как первый взвод, дрогнув, отошел во вторую траншею, прижался к батарее противотанковых пушек.

Прибежавший связной от взвода — молоденький красноармеец, раненный в руку, сообщил, что танки противника проутюжили первую траншею и вот-вот ворвутся на позиции артиллерии и что командир взвода убит, а лейтенант Шорников потерял голос, не может слова произнести.

— Старший сержант Алешкин, прими первый взвод! — приказал Запорожец, не отрывая от бинокля глаз. — Да смотри голос не потеряй! — закричал он вдогонку Алешкину так, словно от голоса зависел исход боя.

Алешкин нашел лейтенанта Шорникова в траншее, припавшего к нагретому «максиму». Пулемет, раскаленный докрасна, уже не стрелял, а лишь выплевывал пули, которые тут же, на глазах, обессиленные, падали в нескольких метрах за бруствером жалкими комочками.

— Товарищ лейтенант, что случилось? — спросил Алешкин.

Продымленное гарью лицо Шорникова обнажало белые до блеска зубы. Высунув ярко-красный язык, он черным, грязным пальцем показал на него.

— Не работает? — догадался Алешкин. — Контузило, что ли?

Шорников замотал головой, развел руками: мол, сам не знаю. Из-за выступа траншеи выскочил Рубахин со связкой гранат в правой руке.

— Я сейчас! — крикнул он и, словно ящерица, припадая к земле, быстро-быстро побежал к первой траншее, где натруженно ревел вражеский танк, пытаясь преодолеть препятствие.

Рубахин уже неумело пополз к танку. Алешкин уцепился за руку Шорникова, до боли сжимал ее и шептал: