Николай Камбулов - Обвал

Грянул выстрел. Грива отряхнул кирпичную пыль, похлопал глазами:

— Це ж совсем рядом.

Алешкин кивнул Шнуркову:

— Ты разве из Ташкента?

— Оттуда, — сказал Илюха и подал Пальчикову иголку. — Пехотная, шесть, товарищ лейтенант.

— А я думал, что ты из Киева, — сказал Алешкин.

— Это я из Киева, — сообщил Грива, отмахиваясь от дыма, хлынувшего в амбразуру.

— Закрой амбразуру! — крикнул Пальчиков. — Дышать нечем. Вот, — подал он Гриве какое-то рванье, — заткни.

— Я не люблю в темноте, — сказал Шнурков и тут же залился многоруладным смехом.

— Значит, клоун! — утвердился в своей догадке Пальчиков, бросив тряпье в угол. — Вот нитку вдену, потом заткну… Я и впотьмах могу шить и штопать. А штопать мне — раз плюнуть.

Шнурков остыл и, все глядя на Пальчикова, сказал:

— Закройщик из Торжка. А говорил, что учитель танцев.

— Штопай! — вскрикнул Алешкин и опять посмотрел на меня.

Я подумал: в условиях о капитуляции есть пункт девятый. Он гласит: «Удерживаемые опорные пункты будут уничтожаться русской армией». Этот проклятый серый, угластый дом с бойницами и изрыгающий фаустпатроны, видимо, придется уничтожать, похоже, его гарнизон наплевал на приказ генерала Лаха… И может быть, кто-то из нас, а может, и вся группа за какой-то час, минуты или секунды до полной капитуляции вражеского гарнизона ляжет костьми, не увидев и начала того, что будет потом…

Дом-корабль, или, как его там, дом-крепость, что ли, а вообще-то, и сам город-крепость, и каждый его дом-крепость хоть и медленно, а все же наконец оголили свои закопченные бока по самое днище: от павшего тумана остался лишь мокрый след. Грива это заметил тотчас, как только колыхнувший ветер сорвал с амбразуры дымовую штору. Дом этот действительно похож на корабль. И Грива удивился:

— Экая штуковина, сам черт зубы обломает!

— А если с обратной стороны зайти? — сказал Алешкин, подняв голову.

Пальчиков, откусив нитку, начал рассматривать свою работу. Видимо, не понравилось, и он сказал:

— Изнанкой налицо, сейчас перешью. Шнурок, дай нож.

— Распарывать будешь?.. Ты мне импонируешь, рыжий, семь раз распори, а один раз зашей. Сейчас сбегаю…

— Куда? — спросил Алешкин и тоже начал рассматривать штопку.

— В Ташкент, товарищ лейтенант. Пехотная, шесть.

— Це ж бисов Шнурок, — заметил Грива, — его враз не поймешь.

— Ладно, распарывай, — согласился Алешкин и отдал свой нож, — три минуты — и не больше.

— Управлюсь, — согласился Пальчиков. — Подсвети…

Я подсветил карманным фонарем. Шов был ладпым.

— Очень прилично, — сказал я.

Но Пальчиков распорол. И тут раздался крик Гривы:

— Есть белый флаг! Есть, товарищ лейтенант! Ура-а-а! Ура-а-а-а!..

Алешкин прыгнул к Гриве одним махом, как изголодавшаяся рысь, наконец выследившая жертву. Оттолкнул сержанта и по грудь всунулся в амбразуру.

Я смотрел в щель. Щель была горизонтальной, и я охватил довольно большое пространство по фронту. Белый флаг нес низкорослый немец, то и дело спотыкаясь и падая среди воронок, камней, обломков, мотков колючей проволоки. Когда идущий в плен падал, белая простыня, колыхавшаяся от ветра, накрывала его, и немец несколько секунд лежал неподвижно, сжавшись в комок.

— Ну-ну, без дураков! — кричал ему Шнурков.

— Да не шуми, — сердился Пальчиков и, как бы оправдываясь, добавлял: — А я говорил, что у них нет совести. Видать, проснулась все же. Подчинились своему Лаху.

— Це ж, братцы, кинец последнему очагу, — сказал Грива и похвалился: — Перед штурмом от Параськи получил письмо. Ой и гарна дивчина! — Он спрыгнул на пол. Я тоже покинул место у щели.

— Что ж, — сказал Алешкин, глядя на меня, — готовься встречать. Немецкий ты знаешь…

Я кивнул.

Однако переводчик не потребовался. Едва протиснувшись через узкий вход, немец застрекотал по-русски:

— Имею честь, капитан Генрих Адем. — Немец был ранен в руку. Кровь, стекая «по разбухшим и грязным пальцам, тяжелыми каплями падала на цементный пол. — Я есть парламентер, — продолжал капитан Адем, измеряя нас оценивающим взглядом.

— Старший сержант Грива, перевяжи! — приказал Алешкин и почему-то отвернулся, белая его голова склонилась на грудь. Грива хлопал глазами — он совершенно не понимал Алешкина.

— Не могу, — прошептал Грива.

— Сеня, окажи помощь! — переключился Алешкин на Пальчикова.

Дом, в котором мы находились, выпирал далеко вперед от общей линии наших войск и представлял удобный объект для окружения силами противника, но об окружении никто из группы не думал. Весь прошедший день по примеру других групп и подразделений мы огнем своим выколачивали из руин белые флаги. Нашей группе в этом отношении не очень везло.