Потом женщины ходили за листьями еще раз, но Юра уже не пошел, нашел дела поважней. А Женька пошла и несла тот самый мешок обратно сама, отказавшись от помощи дурной Ады. А потом они еще ходили и собирали опавшие листья, особенно дубовые, вдвоем с Ириной Андреевной. Набрали очень много, по всей квартире были разложены эти прелые листья, запах вкусный стоял, хотя и тяжелый.
Ирина Андреевна затопила печь в кухне и листья сушились на ней. В обязанность Женьки входило следить, чтобы не сгорели, переворачивать, снимать и подкладывать новые. У Юры была более важная задача – следить за дровами в печке. Огню нельзя дать погаснуть, но и большой разводить не следовало, чтобы не спалить и чтобы лишние дрова не тратить.
Листьев насушили много, но половину отдали Ивану Трофимовичу. Это было нечестно, ведь Ада почти ничего не делала в парке, да и листья не сушила. И вообще Юрка терпеть не мог эту Аду. Она называла себя большой рядом с Женькой и маленькой, если это выгодно, чтобы от нее ничего не требовали.
Бабушкина подруга Вера Игнатьевна жила со своими двумя детьми и их семьями в Сосновке. Это казалось далеко-далеко, но бабушка и Станислав Павлович почему-то решили их навестить. Обратно притащили целых два мешка – один с капустной хряпой, а второй с сосновыми ветками и еще какими-то веточками. На вопрос, зачем это, объяснили, что про хряпу говорить глупо, ясно зачем, в ней витамины полезные, а хвоя для отвара против цинги, веточки же пойдут вместо чая.
Женя попробовала пожевать сосновые иголки, но тут же выплюнула:
– Какая гадость!
– Это надо пить в виде отвара, иначе зубы вывалятся.
– Но у меня уже выпадали зубы и новые выросли.
– Если из-за цинги выпадут, то не вырастут. И вообще, цинга – это страшно. Потому нравится или нет, а пить будете.
Бабушка строгая, если скажет живого таракана проглотить, то проглотишь.
– Еловые приятней, они кисленькие и не так смолой пахнут, – успокоил детей Станислав Павлович.
А по поводу таракана он сказал, что и их тоже едят, мол, сушат, толкут и добавляют в пищу.
Женьку чуть не вывернуло от этих его рассказов. К счастью, принесли письмо от папы. Это такая радость!
Юрка совершил подвиг.
Сам он так не считал, а вот Станислав Павлович считал.
Юра дежурил на чердаке, когда во время бомбежки сверху посыпались зажигалки. Одна из них упала совсем рядом, еще мгновение, и она начала бы «разбрызгиваться», то есть плевать во все стороны горючей смесью. Юрка не испугался, не убежал, но не двигался с места, глядя на зажигалку как зачарованный.
Его оттолкнула соседка со второго этажа:
– Чего стоишь?! Тушить надо!
Она схватила бомбочку щипцами, чтобы сунуть в песок, но неудачно: щипцы сорвались, и зажигалка просто упала на песок. Теперь очнулся и Юрка, он принялся забрасывать уже начавшую плевать огнем зажигалку песком из той же кучи. У него в руках была лопата, а соседка помогала просто горстями. Потом к ним подбежали еще дежурные, и чердак был спасен.
Юрка не стал хвастать и выставлять себя героем, даже когда сказали, что это он потушил зажигалку. Наоборот, признался, что промедлил, испугался.
Станислав Павлович возразил:
– Но ведь страх победил?
– Нет, не победил. Если бы не Екатерина Васильевна, которая первой за бомбу схватилась, я бы так и стоял.
– Юра, то, что ты не сбежал, бросился помогать и не ушел после этого, означает, что ты страх победил.
Все равно Юрка себя героем не считал и хмурился, если кто-то его так называл.
Ирина Андреевна сказала, что настоящие герои так себя и ведут.
Женя очень гордилась тем, что с ней рядом живет настоящий герой.
У ленинградцев появился свой черный юмор.
«Меняю одну большую фугаску на две маленькие зажигательные в разных районах города».
«Меняю новый баян на буханку хлеба. Старую тещу вместо хлеба не предлагать, своя имеется»…
Самый длинный трамвайный маршрут пролегал от острова Голодай (остров Декабристов) до Волковского кладбища. Когда стало совсем голодно, была в ходу горькая усмешка, мол, как трамвай четвертый номер – поголодаю, поголодаю и на кладбище…
Иждивенческие карточки, по которым была самая маленькая продажа продуктов, даже меньше, чем на детские, прозвали «изможденческими». Именно на них можно было купить те самые «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам», это были карточки смертников, без добавок не протянуть и месяца.
Но и такой юмор быстро сходил на нет.
Торчащие из форточек трубы буржуек стали привычными. Все, кто мог, обзавелись такими печками. Станислав Павлович прав, без буржуйки в войну никуда.
Читать дальше