Наталья Павлищева - Царь Грозный

Царю Ивану Васильевичу, прозванному Грозным, с каждым днем становилось все хуже. Он точно гнил изнутри, источая омерзительный запах. Может, так и было? Ноги его распухли, как бревна, ходить самостоятельно царь уже не мог. Мучили головные боли, изводили тошнота и головокружение. Сам Иван то твердил, что умирает, то, наоборот, заверял, что непременно выздоровеет. Чтобы убедить всех, а еще более себя, что смерть далеко, вдруг велел созвать волхвов и кудесников со всего севера.

Богдан Бельский выполнил приказ царя, в Москву съехалось шесть десятков ведунов. Приговор их был суров: жить Ивану всего-то до 18 марта!

Услышав такие слова, царь пришел в негодование.

– Скажи своим болтунам, что я сожгу их в этот день, потому как останусь жив!

Наступила страшная дата. С утра Иван Васильевич старательно делал вид, что попросту забыл о пророчестве. Он занялся делами, перечитывал завещание, отдавал распоряжения как ни в чем не бывало, потом даже решил попариться. Все было обычно, но в самом воздухе, казалось, разлилась тревога. Бельский нет-нет да и косил взглядом на царя, точно проверяя, не стало ли тому хуже. И сам Иван прислушивался к своему состоянию.

Когда царь распорядился нести себя в ванну, чтобы попариться, кое-кто вздохнул с облегчением. Многие верили, что если Иван Васильевич переживет этот день, то справится и с болезнью, хотя он сам часто твердил о близкой смерти. Показывая англичанину Горсею свою сокровищницу, царь вдруг положил на ладонь бирюзу со словами:

– Видите, изменила цвет с чистого на тусклый, значит, предсказывает мою смерть, я отравлен болезнью.

Но царским словам верить всегда нужно было с осторожностью. И все же не понимать своей болезни Иван не мог, потому смотрели ближние с опаской.

Пар и горячая вода принесли больным суставам облегчение, царю стало много легче, появилось желание что-то делать. Для начала он вдруг потребовал, чтобы пришли те самые предсказатели, их сожгут, потому как царю много лучше вчерашнего!

Бельский, качая головой, отправил к волхвам человека. Тот вскоре принес страшный ответ: мол, день кончается с заходом солнца. Передать слова волхвов Ивану Васильевичу Бельский не успел, оказалось не до того. Велев подать шахматы, чтобы развлечься на досуге, царь вдруг замер в своем кресле, уставившись широко раскрытыми глазами в дальний угол комнаты. Сколько ни смотрели туда бояре, ничего не увидели, но такое с государем бывало и раньше, ему временами чудились то чьи-то тени, то голоса, потому сначала испугались мало. Только когда Иван Васильевич вдруг стал валиться навзничь, окружающих охватил ужас.

А Грозный не зря так долго смотрел в сторону, перед его глазами и впрямь проходили многие и многие некогда жившие рядом люди. Нет, это не были тени замученных или казненных царем, Иван видел своих наставников в монашеских одеяниях, словно снова держал с ними совет, винился или спорил…

Из темноты угла выплыл малознакомый силуэт, хотелось спросить: «Кто ты?», но, сделав усилие, Иван вспомнил сам – митрополит Даниил!

– Это ты, святой отец? Ты меня крестил. Знал ли, что я не царский сын или то все ложь бесчестная?

Митрополит склонил голову:

– Ни к чему ворошить… Кто правду знает, тех давно на свете нет. Только твоя мать и знала. Ни к чему поминать…

Иван взъярился:

– Ни к чему, говоришь?! Георгия Тишенкова, этого разбойника Кудеяра мне всю жизнь поминали! И материнскую любовь к Ивану Телепневу тоже! Тетка Ефросинья только и ждала, чтобы объявить, что не я, а ее Владимир законный наследник!

Царь закашлялся, зайдясь беззвучным криком. Окружавшие не слышали ни его слов, ни ответов тени митрополита Даниила, потому с ужасом смотрели на начавшего синеть Ивана. Кто-то побежал за лекарем, кто-то за розовой водой…

За тридцать два с половиной года до рождения московского царя Ивана IV Васильевича, прозванного Грозным, 4 февраля 1498 года в Успенском соборе Москвы проходило необычное для Руси действо – венчали на царство Дмитрия Ивановича, 15-летнего внука самодержца всея Руси