Владимир Малыхин - Наследник

содержание кинохроники о разгроме немцев под Москвой, которую он знал почти наизусть, так как

ходил в "Ударник" смотреть ее много раз. В тот же день его окрестили "Москвичом", пополнили

общий "котел" его домашней провизией и определили место на нарах.

Так началось его карантинное житье. Днем они убирали территорию военного городка, строили

коновязь, разгружали баржи на Волге. А по вечерам, после отбоя, для развлечения общества

рассказывали по очереди всякие героические были и небылицы, в основном из фронтовой жизни,

большим спросом также пользовался какой-то старинный пухлый роман без начала и конца о

любовных похождениях блестящих дореволюционных кокоток высшего света. Иногда они пели под

аккомпанемент Виктора на бесхозной гитаре, у которой недоставало двух басовых струн.

Незадолго перед концом карантина у них случилось ЧП. Дежурный по карантину обнаружил, что

из общего "Сидора", в котором хранились продукты будущих курсантов, исчез большой шмоток сала.

Дежурный доложил об этом "старшому" карантина, которого ребята сами выбрали. Это был

фронтовик лет тридцати с медалью "За отвагу, двумя красными ленточками на груди за ранения и

"буденовскими" усами. Узнав о пропаже, он приказал дежурному построить карантин:

— Будем гада стыдить и обнаруживать. За такие дела нужно ноги вырвать и спички вставить!

Когда все были построены, Старшой, наливаясь багровым гневом, стал держать речь:

— Товарищи будущие курсанты и командиры! Что же это у нас получается? Стыдно и позорно! И

мне даже перед вами стыдно об этом говорить. Но, так как я есть выбранный старшим, я скажу.

Какой-то жалкий жлоб украл из нашего "Сидора шмот сала! Дело не в шмоте сала, а в боевом

товариществе. Ведь все мы будем скоро похлебку из одного котла хлебать, а на передовой фрица бить.

Как же можно? Это же ужасный стыд и позор! Я, конечно, - знаю, что этот жлоб не выйдет сейчас из

строя и не станет перед нами на свои колени. У него кишка тонка. А потому я так ему скажу: — Беги,

гад, из наших честных боевых рядов к чертовой матери! А не убежишь — все равно найдем и будет

тебе хана. Все едино, штрафная рота по тебе плачет. И за воровство, и за побег! Беги, гад, отсюда,

чтобы наши глаза тебя не видели. Правильно я говорю? — обратился он к строю. — Согласны с моим

непреклонным решением?!

Строй одобрительно загудел.

— Ну, тогда решено и, как говорится, подписано! — закончил свою речь Старшой. — А теперь рр-

а-азойдись!

Чувствуя себя без вины виноватыми и стыдясь глядеть друг на друга, все разбрелись по своим

нарам. В тот вечер в карантине было необычно тихо. Никто не рассказывал баек и анекдотов, долго с

бока на бок без сна вертелись в ту ночь ребята на нарах. Не спалось...

На утренней поверке Старшой вызывал всех из строя по списку. Двадцать третий по списку из

строя не вышел. — Все ясно! — крикнул Старшой, — туда ему гаду и дорога!

Ребята в строю повеселели. Сосед Виктора, бывший саратовский студент, толкнул его локтем:

— А Старшой-то! Великий психолог, а?

— Точно, — улыбнулся Виктор, — а он, случайно, не твой однокашник?

— Отнюдь, — засмеялся студент, — он, очевидно, грыз науку в другом вузе...

— Вай, вай, — крикнул тбилисец Тохадзе, — он же, проклятый, рядом со мной на нарах храпел!

Зачем я, несчастный, не удавил его своими руками!

— Век живи, век учись, — все равно дураком помрешь, — угрюмо проговорил некурящий

Прохоров, бухгалтер из Сызрани.

— Интересно бы знать, откуда родом этот выродок? — громко крикнул рыжий курсант по

фамилии Глейзер, семья которого эвакуировалась из Гомеля в Энгельс.

— Не из твоего ли Гомеля? — ехидно спросил кто-то и засмеялся.

Глейзер обиделся:

— А что ты знаешь, шмаровоз, за мой город Гомель, который фрицы запалили и сожгли ?!

— Прекратить разговорчики! — крикнул Старшой. — Смирн-о-а! На пра-а-ву! На завтрак с песней

шаго-ом арш! Москвич, запевай!

Виктор за время карантина часто исполнял здесь под гитару популярные песенки из любимых

кинофильмов и настолько в этом преуспел, что около его нар каждый вечер стали собираться

многочисленные любители не только эстрадного соло, но и хорового искусства... Поэтому приказание

Старшого он воспринял как должное и карантинная команда с песней о трех танкистах, лихо и

дружно отбивая шаг, продефилировала к зданию училища, где располагалась столовая.

* * *

О ЧП в карантине был издан строгий приказ по училищу, в котором сообщалось, что дезертир