Александр Виноградов - В конце аллеи...

В панической неразберихе, в ожидании надвигавшейся развязки рабочие руки предлагались за бесценок, и потому фрау Шульц торопливо увеличивала поголовье свиней, надеясь в это обреченное, но подходящее для смышленых хозяев время быстро нарастить капитал, создать для будущих дней надежный задел. На выданье ходила Эрна, в солидных женихах крутился штабной офицер, за которым маячили нужные связи и высокий семейный титул. Нельзя было зевать и предаваться унынию, которое параличом сковало всю страну. С завидной энергией фрау Шульц завертела и Эрну, оторвав ее от пустых мечтаний и неуместных сейчас вздохов по редко наезжавшему жениху, — они мотались по хуторам, что-то продавали, чем-то запасались впрок. Быть может, тогда-то и уловила Эрна крепкую материнскую хватку, ее хладнокровную, начисто лишенную ненужных сантиментов расчетливость.

Свиньи хрюкали теперь во всех пристройках, где хоть мало-мальски держалась крыша, на кухне день и ночь булькало и пузырилось вонючее варево, стремглав носились батраки с полными ведрами, без устали набивая утробы ненасытно орущих животных.

В какой-то вечер заявился изнуренный жених и о чем-то долго шептался с матерью. Жадно уплетал зажаренную свинину, шумно припивал черное, густое пиво. Неприязнь металась в глазах Эрны, и зоркий материнский глаз встревоженно поймал эту реакцию дочери. Она всерьез заволновалась, провожая молодых на второй этаж, но все же успела шепнуть Эрне, чтобы та не валяла дурака и была поласковее с Отто, не строила из себя благочестивую монашенку. Слишком привлекательная партия этот прелестный Отто и такую услугу оказывает их хозяйству. Она завтра сама поймет, какой ласковой нужно быть с будущим мужем, как крепко держаться за него в смутные дни.

Жених, как всегда, был верен своему слову. К полудню на хутор привезли двух русских. Лицо матери полыхало пунцовой радостью — какой же бескорыстный человек ее будущий зять, если подарил им восточных батраков, ничего не потребовав взамен.

И как придирчиво разглядывала фрау Шульц привезенных к ней рабов, то одобрительно смеясь, то недовольно чертыхаясь, углядев какой-то изъян в понурившихся людях. Ей безоговорочно понравилась женщина: ширококостная, с крепкими рабочими руками, с грузной поступью ходившего всю жизнь в труде человека. Зато она скептически отнеслась к заморенному парню в замызганном, порванном френче. Русский насторожил фрау Шульц полной изнуренностью, худыми, непомерно длинными руками, цыплячьей шеей, просторно вертевшейся в засаленном вороте чужой одежды. Она разочарованно смекнула, что немало еды надо будет перевести на такого доходягу, чтобы налить его ослабевшее тело гудящей и неуставаемой силой. Но скупиться не было смысла, когда еще подвернется такой случай? Кости у парня есть, а мясо нарастет.

Эрна насупленно смотрела на бессловесных работников, и никаких чувств это зрелище не вызывало в ее душе. Просто некстати вспоминалось вчерашнее, каким-то боком причастное к этим людям. Она не ослушалась матери и с женихом была уступчива и ласкова, но он уклонился от ее стыдливой отчаянности. Отто пребывал в какой-то пустоте, вроде печаль, а не жадно выпитое пиво разлилась по всему его телу… Эрна обиженно погасила свои стеснительные порывы и принялась выпытывать у жениха, что омрачает его в такой счастливый и долгожданный для них день?

— К гибели катимся, — зло отрезал Отто. — Ты запомнила глаза этого русского?

— Вот еще, — возмутилась Эрна. — Надо мне помнить.

И оттого, что слукавила, соврала жениху, опустила взгляд. Ей приглянулся ненакормленный русский. Даже в костлявой изможденности парня проглядывала мужская стать. Он обжег Эрну карими глазами, огонь которых не погасили и лагерные мытарства. Она ужаснулась, что ей понравились глаза врага. И сейчас она очень стыдилась.

— Скоро насмотришься на русские лица. Теперь некому остановить большевиков.

— Но доктор Геббельс говорит, что каждый немецкий дом — неприступная крепость. Враг будет остановлен и позорно разбит…

— Слушай, слушай… Мы поляжем за фюрера, а вы к новой жизни приспособитесь. Каждому свое.

Наверное, просто хандра вцепилась тогда в Отто — его мрачные прогнозы не оправдались. Хуторская жизнь по-прежнему катилась по отлаженной и привычной колее. Под жилье пленникам отгородили угол в конюшне, и работниками они оказались сноровистыми. Только фрау Шульц иногда срывалась и в сердцах отвешивала звонкие затрещины не вошедшему еще в полную силу батраку. Эрна робко осуждала досадное рукоприкладство матери, но на громкий протест не отваживалась, хотя за парня так и подмывало вступиться… Вот только никак не могла запомнить Эрна чудовищные имена этих русских — язык сломать можно.