Вяйнё Линна - Неизвестный солдат

Теперь же Ламмио размышлял над тем, как лучше пойти на попятный. Он дал команду «смирно» и сказал:

— За неподчинение старшему по званию младший сержант Рокка получает на четверо суток наряд вне очереди, бессменно. Вольно.

И Ламмио поспешно удалился, опасаясь, как бы Рокка не испортил все вконец. Синкконен скомандовал роте разойтись и тоже попытался скрыться с глаз Рокки, но это ему не удалось. Рокка ухватил его за погон, так что фельдфебель вынужден был остановиться. Рокка засмеялся, но как раз этого-то смеха Синкконен и боялся больше всего, ибо за ним крылась самая большая угроза. Синкконен чувствовал, что если уж солдаты утратили страх перед дисциплинарным взысканием, то он, фельдфебель, совершенно беззащитен перед ними.

— Ты слышал, фельдфебель? Меня наказали. На четверо суток наряд бессменно. А ведь мы сколько месяцев бессменно перли сюда! Может, ты знаешь, за что мне дали взыскание в Зимнюю войну, когда я три месяца бессменно сражался в Тайпале? Если знаешь, скажи, фельдфебель!

Синкконен деревенеющим языком пробормотал что-то о необходимости дисциплины, и Рокка презрительно оттолкнул его от себя, сказав со смехом:

— Лучше дисциплины, чем у нас, ты нигде не найдешь. Но слушай, фельдфебель, ты иди своей дорогой, а я пойду своей. Мы, сдается, не сошлись характерами.

Синкконен поспешно ретировался, радуясь, что отделался так дешево. Рокка же остался при своем: он не стал спать ни в помещении для унтер-офицеров и не пошел в наряд. Никто не пытался его заставить, да это бы и не удалось — к счастью для обеих сторон. Он уже не мог отступить. И так случилось, что финский солдат снова победил.

Это происшествие породило в роте беспокойство. В довершение всего прошел слух, что их снова отправляют на фронт. Солдаты были взбудоражены, ибо сочли всю эту казарменную формалистику и попытку возвращения к дисциплине той поры, когда они были новобранцами, поруганием их чести и их летних свершений.

Лахтинен считал, что снова пришло его время, и начал, как обычно, строить предположения о том, чем все это может кончиться.

— Сдается мне, Тимошенко здорово расколошматил эсэсовцев под Ростовом-на-Дону. Так что рано пташечка запела, как бы кошечка не съела.

— Поживем — увидим, — сказал Сало, который тоже был награжден медалью и поэтому отдавал честь даже фельдфебелю. — Как только снова наступит лето, немцы опять начнут забивать танковые клинья.

В три часа ночи роту подняли по тревоге. Солдаты, проснувшись, увидели офицеров, пробегающих по проходу в полной боевой форме, и догадались, в чем дело.

— Рота готовится к отправке. Машины будут через час.

Послышались ругательства, ропот, недовольные реплики:

— Мы не поедем.

Ламмио слышал ропот, но сделал вид, что не придает ему значения, и лишь скомандовал побыстрее собираться. Некоторые из солдат лениво нащупывали одежду, но большинство медлили, словно и не думая никуда собираться.

— Скорее, скорее. У нас всего час времени.

— Мы не поедем.

Тут и Ламмио не мог больше делать вид, что не слышит:

— Кто это сказал?

— Мы не поедем.

Отказы раздавались отовсюду.

— Вот как? Я другого мнения. Кто через час не будет готов к отправке, пусть знает, что он предстанет перед военным судом.

Солдаты ходили из комнаты в комнату, подбивая друг друга противиться отправке. Они ссылались на то, что после взятия города им обещали продолжительный отдых. На самом деле обещаний никаких не было, была лишь надежда, и надежда породила слух. Понятно, ведь в городе им было так хорошо, и внезапно оставить его было страшно обидно.

Большая часть людей, как обычно, пребывала в нерешительности, ожидая, на чью сторону склонится чаша весов. Ламмио решил прибегнуть к помощи унтер-офицеров и приказал им начать сборы. Их-то ему удалось расшевелить, однако солдаты не спешили следовать их примеру. Время шло, и Ламмио начал горячиться.

— Говорю в последний раз: собирайтесь! Тем, кто не подчинится, напоминаю: за это полагается высшая мера наказания — расстрел.

— Черт побери… Что своя пуля, что русская — все больно. Будь что будет.

— Пусть хоть земля треснет.

— Все равно не поедем, если нам не дадут нового командира роты.

— Коскелу командиром роты! Тогда поедем.

Ламмио нисколько не обиделся. Он просто не принимал эти слова всерьез.

— Мы не в Красной гвардии, где командиров выбирают выкриками. Ясно? Приказываю в последний раз. Затем последуют другие меры.

Коскела, все это время молча стоявший в сторонке, прошел к своему взводу и спокойно, как будто ничего не произошло, сказал: