Ольга Сарник - Карьера Югенда

Однажды заболел его водитель, а второй был в отъезде. И, как назло, завтра наш лагерь снова принимал какую-то высокую делегацию – из Москвы ехали поглазеть на нас, пленных гитлеровских офицеров. Пруссаку рано утром надлежало прибыть на вокзал, встретить очень важную персону, наверное, главу этой уважаемой делегации. Остаться без автомобиля в такой момент было недопустимо. Сам за руль он бы ни за что не сел.

И тут… я даже не знаю, как сказать…Он решил одеть меня в штатское и посадить за руль «Капитана», самому сесть на заднее сиденье, рядом с собой усадить главу делегации. На переднее пассажирское сиденье сядет мой конвоир, тоже одетый в штатское, но вооружённый до зубов. Мне было предписано молча улыбаться, чтобы, не дай Бог, не узнали, что за рулём автомобиля начальника лагеря для военнопленных сидит пленный фашист, вдобавок идейно ещё не перековавшийся. Пруссак незаслуженно доверял мне… Наверное, он боялся, что автомобиль опять заглохнет посреди дороги, а починить его будет некому.

На заре мы всей компанией выехали на вокзал. Августовский утренний туман в низинах ещё не рассеялся, и солнце ещё не встало. Пахло хвойной свежестью. Невидимые птицы где-то наверху щебетали вовсю.

День обещал быть жарким. Я выглядел типичным советским щёголем – гладковыбритый, в широких чёрных брюках, светлой рубашке-безрукавке, и в белой матерчатой кепке. На ногах – неуклюжие гражданские ботинки. Денег у меня не было ни копейки. Документы мои остались в лагере, естественно. Там же остались мои часы, табельное оружие, и никому не нужные награды. Бежать в моём положении было равно самоубийству. Так что пруссак в принципе рассудил всё правильно.

И всё же я не мог унять дрожь в ногах. Это твой шанс, – упрямо твердил мне внутренний голос.

–Заткнись! – возмущался я. – Куда я побегу без денег и документов? Не для того я выжил в сталинградском пекле, чтобы меня в тылу подстрелили, как воробья!

XI

Когда я стоял на железнодорожной платформе железнодорожного вокзала, утро уже разгорелось. Я внимательно огляделся. Как мог, незаметно.

Платформа выглядела безлюдной. Справа и слева от меня стояли длинные ряды порожняка. Бесконечные цепи пустых товарных вагонов уходили за горизонт. Очевидно, порожняки подготовлены для какого-то важного груза, судя по тому, как чисто были выметены полы вагонов. Но охраны не было. По солнцу я без труда определил, где Запад. Скорее всего, этот порожняк пойдёт на запад, на фронт. Загрузится на следующей станции, решил я.

Бежать в моём положении – чистое безумие. Так что Пруссак – прав. Надо быть круглым идиотом…

Пруссак радушно тряс руку главе делегации, тощему плешивому господину маленького роста, но с большим апломбом. Лицо у него было заурядным, как бельевая пуговица, но держался он императором. Вылез из мягкого вагона, прибывшего с Запада, величественно огляделся. Из обрывков разговоров я понял, что едет он с линии фронта. Император не удостоил меня взглядом. Они с пруссаком отошли в сторону, что-то активно обсуждая, и, казалось, совсем забыли про меня. Конвоир стоял рядом со мной и равнодушно курил. Он смотрел мимо меня, в сторону вокзала. Вдруг он напрягся и принял стойку, как охотничья собака. Я проследил за его взглядом. По перрону шла изумительно красивая, хрупкая девушка, – как фарфоровая статуэтка с каминной полки. Она с трудом волочила за собой тяжёлый, по-видимому, чемодан. Похоже, вернулась с курорта: на ней был короткий кокетливый сарафанчик и нежный кисейный шарфик.

Конвоир уставился на неё, как бык на тореадора. А порожняк справа от меня медленно-медленно, будто нерешительно, тронулся. На Запад!

Фарфоровая девушка тем временем вполне предсказуемо уронила чемодан и беспомощно нагнулась над ним, обнажив при этом едва ли не весь свой сервиз. Конвоир едва не лишился чувств. Он дёрнулся в её сторону. А порожняк уже почти набрал ход. Удивительно быстро он набрал ход… И какая-то неведомая, дикая сила втолкнула меня в открытую дверь пустого вагона.

Сердце моё бешено колотилось, я ничего не понимал. Когда мне удалось унять дрожь и собраться с мыслями, я прислушался. Никаких следов погони. Поезд с грохотом великим мчался на запад, прочь от восходящего солнца. На душе у меня, едва ли не впервые за изнуряющие годы войны, просветлело. Если бы я умел петь, клянусь, я бы запел во всё горло!

Однако я ещё не в Дрездене.

Если оттуда ушёл только один товарняк, они без труда определят, где меня искать. В любом случае, надо пересаживаться. Но только на Запад! Моя восточная экспедиция и без того слегка затянулась.