Ольга Сарник - Карьера Югенда

На территории лагеря был даже Дом культуры. Нас сгоняли в актовый зал и на ломаном немецком часами зачитывали цитаты из каких-то книг, статьи из советских газет. Но это ещё полбеды. Самое страшное, нас заставляли пересказывать прочитанное, да ещё и высказывать свою точку зрения. И горе вам, если ваша точка зрения отличается от точки зрения советского лектора.

Предполагалось, что после перековки мы не опасны и нас можно возвращать на историческую родину. Все вопросы по поводу нашего морального облика решала лагерная администрация. Читай: понравишься начальству – поедешь, не понравишься – не поедешь. Ваша депортация на родину зависела от вашей политической и литературной активности. Я же был возмутительно пассивен: не выступал ни на семинарах, ни на конференциях, не писал никаких пьес, сочинений и эссе на антифашистские темы. Даже не пытался.

А ведь от меня требовалось только попытаться.

Сами пишите о победе своего коммунизма! Даже моя школьная учительница, милейшая фройляйн Мюллер, не могла заставить меня написать ни строчки! Я всё сдувал. Ей приходилось делать вид, будто она верит, что все сочинения, представленные мной, мною же и написаны. Хотя мы оба прекрасно понимали, как оно есть на самом деле. По литературе и немецкому у меня стоят тройки из жалости.

Не хватало ещё в плену писать сочинение на тему «Как я провёл эту зиму».

Единственное, что я понял в Елабуге, так это то, что вместо красно-коричневой каши меня пичкают красной. Кончилось тем, что я возненавидел и красных, и красно-коричневых. И даже задумался о побеге.

Я слышал от других военнопленных, что рядовых вояк международный трибунал не осудит. Они, дескать, сами жертвы фашизма. Выполняли приказ, были под присягой – не военные преступники. Всё правильно. Я – жертва фашизма. И я хочу оказаться как можно дальше от этого просвещённого лагеря. Не лагерь, а масонская ложа. Где бы раздобыть карту? Мне бы до Польши добраться, а там я не пропаду.

Ясно как день, что уехать отсюда можно только поездом. На автомобиле дальше лагерных ворот не уедешь. Пешком – полземли придётся обойти. Так что мой вариант – товарняк. Надо найти советское штатское и хорошенько выучить русский. Хоть я и не склонен к языкам…

Я стал понемногу, незаметно, как мне казалось, делать небольшие продуктовые запасы. Но администрация лагеря не дремала и сразу это пресекла. Мне поставили на вид.

Уверен, меня выдал мой сосед по нарам майор Альфред Нох. Гнусный тип. Чуть не ежедневно он строчил свои антифашистские эссе. Таким оказался плодовитым литератором! Не по той стезе пошёл.

Он мечтал победить в конкурсе, объявленном лагерной администрацией. Главный приз – немедленная депортация в Германию. Очень смешно. «Небось не о такой награде ты мечтал в сорок первом», – злобно подумал я, сверля глазами его толстый бритый затылок.

Администрация глазами Ноха стала следить за мной пристальнее, чем за остальными. Когда я это понял, затосковал окончательно.

X

Случай представился неожиданно.

Летом у начальника лагеря – обаятельного толстяка с пышными усами, сломался автомобиль. Как назло, накануне какой-то важной командировки в Казань. Чуть не к самому Сталину! Трястись в поезде ему явно не улыбалось. Значит, до Казани отсюда недалеко.

Автомобиль был трофейный, «Опель». Механики, покопавшись, развели руками – не смогли найти причину. Я вызвался помочь пруссаку, как я его прозвал. Меня вызвали к пруссаку, он с любопытством оглядел меня, но был довольно любезен. Через переводчика он попросил меня к шести утра отремонтировать автомобиль. Я с великой радостью согласился.

Когда меня привели в гараж, я пришёл в полный восторг. К моим услугам был весь инструментарий гаражного хозяйства (впрочем, довольно скудный) и какой-то чумазый лохматый мальчишка. Мальчишка таращился на меня, как на диковинку. А я таращился на автомобиль. Он был чёрный, блестящий. Как Отто, ёкнуло сердце. «Опель Капитан». Посмотрим, что там случилось. Так. Всё понятно. Через два часа автомобиль заработал, как только с конвейера. Пруссак ликовал. Он попросил меня всякий раз проверять автомобиль перед поездкой.

Так «Опель Капитан» попал под моё шефство. Через день я окончательно привёл его в надлежащий вид, сел за руль, и мы с пруссаком поехали его обкатывать. Без охраны! Из России не убежишь.

Так я сделался его негласным механиком. Не будь я военнопленным, стал бы и личным водителем этого обаятельного человека. Обаяние такая штука, которая не зависит от профессии. Дар обаяния даётся человеку при рождении раз и навсегда, как цвет глаз. И никакая профессия его не истребит. Начальник тюрьмы может быть обаятельным.