Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Обойдя пустой двор, Синдо зашла в фанзу. Чунсеб с женой накладывали повязку на руку сына.

— Куда подевались Мансик и Хагу? — спросила она. Чунсеб злобно поглядел на нее, но промолчал. А жена, стуча кулаками себе в грудь, закричала:

— Уходите! Это вы сбили с толку нашего сына! Уходите, не то я…

— Перестаньте, омони, — выговорил с трудом Чангер. — Тетя Синдо не виновата. Меня хуторянин Пеньков ударил… Хотел лошадей забрать…

— Я спрашиваю: где Мансик и Хагу? — перебила его Синдо.

— Мансик пошел к лошадям, — сообщил Чангер.

— Зачем?

— Выручать. Их бандиты хотели угнать.

— А Хагу?

— Не знаю.

Выбежав на улицу, Синдо приказала бойцам обыскать хутор и ближние рощи, любой ценой найти Хагу.

По улице под дулом винтовки Гирсу вел мужчину. Их с криком сопровождала орава детишек. Выбрались из изб и старики. Гирсу привел мужчину во двор.

— Где Мансик? — спросила его Синдо.

— Я здесь! — Запыхавшись и едва переводя дыхание, он предстал перед комиссаром. И доложил упавшим голосом: — Хагу сбежал…

Мужчина, которого привел Гирсу, грохнулся на колени.

— Я не знал, что это ваши лошади, — заговорил он густым басом. — Ей-богу, не знал. Хотел только одну забрать, чтобы уехать с хутора!

— Встаньте, Пеньков! — оборвала его Синдо.

Мужчина поднялся. Кряжистый, он стоял твердо, сжимая и разжимая сильные мозолистые руки. Синдо знала этого старого хуторянина, батрачившего еще у ее отца. Жил он один, боялся обзавестись семьей, поскольку кормиться было нечем. Работал хорошо. Силен был необычайно. Умел вспахать землю там, где ее не брала соха. Оттого и утвердилось за ним прозвище «Бугай».

— Зачем ты, Федор, силищу свою на мальчишку обрушил? — спросила Синдо.

— За то и рубите голову, — сказал он.

— А далеко ты собрался?

— На Север задумал. Сказывают — мирно там. Мужику работа нужна, а тут голодно. — Он шмыгнул носом. — Отроду чужого не трогал. И не обижал никого.

— Так вот, — сказала Синдо. — Пойди в фанзу и проси прощения. Простят — тогда порешим, как поступить.

Федор вошел в фанзу, нерешительно приблизился к Чангеру и сказал тихо, виновато:

— Прости, парень…

— Ты вор, дядя Федя, — ответил Чангер и отвернулся.

— Выходит — так, — согласился Федор. — За то и судить будут. Да уж ладно. Все одно худо. — Он направился к выходу и, не дойдя, обернулся: — А тебя я не по злобе ударил. Уж больно охота была уехать отсюда. — И он вышел.

На улице было шумно. Бабы и старики, узнав о побеге Хагу, осуждали Синдо:

— Неправда, что он сбежал! Поди — сама отпустила!

— Брат ведь ей!

— Он еще покажет нам!

Кто-то из женщин пытался защитить ее:

— Хагу теперь нам не страшен! Банду-то его перебили!

— А он других соберет! Еще хуже будет!

— Постойте, — сказала Синдо. — Сердцем клянусь, я не отпустила. Сбежал он. Я это говорю не в оправдание, а в укор себе.

Люди замерли. Наступила долгая тишина. И только на окраине хутора выла собака.

— А что с этим русским делать? — спросил Чунсеб, выбегая из-за спины Синдо. — Этот буйвол хотел убить моего сына! Вот что бывает, когда нет хозяина! При Хагу такого не было! Он бы за такое связал да в колодец бросил.

Толпа загудела и расступилась. Один Федор остался стоять на месте. А Чунсеб не унимался, размахивая кулаками перед носом провинившегося, кричал:

— У-ух! Ворюга! Из-за дохлой клячи человека хотел убить!

— Бейте вора! — визжала жена Чунсеба, одаривая мужика плевками. — Да что вы уставились на этого гада?

— Расстрелять его, как пакостную собаку!

Никто не шелохнулся. Тогда Чунсеб снял с себя кованый сапог и занес над головой Пенькова, но, услыша истошный крик сына, замер.

— Не троньте его! — сказал юноша, поддерживая больную руку. — Я сам виноват, сам полез на него…

— А коней кто воровал?! Тоже ты?! — зловеще крикнул Чунсеб.

— Это я разрешила взять одного коня, — сказала Синдо. С этими словами она пошла к плетню и, развязав лошадь, подвела ее к Федору: — Возьми. Только уезжать не советую. Сейчас везде трудно. Останешься — и людям хуторским, кто без мужиков, с детьми, услужишь. Кому дровишек подвезти, кого свозить куда. А весной в пахоте поможешь…

Под густыми сдвинутыми бровями Синдо увидела подобревшие глаза. Взяв из ее рук поводок, он повел лошадь к своей избе. Провожая его глазами, Синдо сказала подошедшему к ней Чангеру:

— Ты — настоящий мужчина. — Уходя, она поручила ему поискать Юсэка на окраине хутора.

Пока Юсэк отсутствовал, истинным другом Эсуги стал Игнат. Он занимал ее рассказами о себе и Мартынове, знакомил с русскими обычаями, учил языку. Вместе они готовили обеды и прибирали бараки, вместе ходили на окраину хутора, к дороге, по которой должны вернуться товарищи. Ради мальчика Эсуги отгоняла от себя недобрые предчувствия и пыталась казаться веселой. Юный друг даже пообещал покатать ее на своем коне при условии, что она не станет больше переживать за Юсэка.