Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

Владик брезгливо сморщился.

— Зачем ты ее?..

— Кровососы они…

Санька столкнул ногой убитую летучую мышь в дыру, под пол, где шастают крысы. Вымыл руки на отмели под ветлой, вытирает об штаны.

— Ушатики на сонных людей нападают. Дед Якуб говорил. Задремал, говорит, однажды на рыбалке, а она впилась в руку и сосет, и сосет… Как пузырь раздулась. Огрузла от человечьей крови. Хочет улететь, да не может. Машет крыльями — не поднимают. Тут Якуб и прихлопнул ее удилищем…

Возле плетня ералашит ветер. Тормошит рослую коноплю, теребит мохрастые косички. А она вырывается, шикает:

— Ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш…

Тут тесно и душно, как в непролазной чаще камыша. Приторно-горький запах спеющих зерен густ — не продохнуть. От него кружится голова и першит в горле.

Владика одолевает кашель. Он зажимает ладонями рот, силится приглушить хриплое кыхыканье.

— Ляг на землю! — требует Санька. — Услышат…

Он толкает Владика в спину, и тот падает лицом в отсыревшую пашню, глухо мычит.

Они залезли в конопляник перед запретным часом, в начале вечера, когда в заречных кустах еще маячил лисий малахай заката. Ждут, когда перестанут човгать немцы по булыжнику на площади.

Чьи-то кованые сапоги топают по проулку. Шаги сдваиваются. Санька приник к плетню. Двое. Прошли вдоль плетня. Один на плече пулемет несет. Замерли шаги.

«К окопу пошли…» — смекнул Санька, вспомнив окопчик, отрытый за огородами под кустом бузины. Каждый вечер, в сумерках, туда уходят два немца с ручным пулеметом. Дозорят ночью.

Видно, десять уже… Пулеметчики всегда в это время появляются в проулке.

Санька прислушивается.

Закутался в тишину деревянный городок. Молчит. Даже собаки не брешут. Будто и они понимают, что пришел запретный час. Только звезды — зеленые, глазастые — копошатся на крышах да в ветках деревьев, что стоят, как черные стога, в конце проулка на площади.

— Пора, видно… — шепчет Владик, выползая из конопляной чащобы к Саньке, который затаился в бурьяне у плетня на корточках.

— Подождем Кастуся, — отзывается Санька. — Приказывал: без него не соваться туда…

— А если не придет?

— Тогда одни поползем…

Внезапно на огородах, там, куда ушли немецкие пулеметчики, хлопнул выстрел. Владик от неожиданности вздрогнул, приник к траве. Санька тоже жмется к плетню.

Метнулось вверх огненное веретено, распороло черную шубу ночи. В прорехе — прибрежные кусты, две копешки сена и спаренные колья дальнего прясла. А вон, поодаль, еще одно заплескалось, разбрызгивая желтый дождь…

И снова тишина. Густая. Черная. Поблескивают в ней звездные светлячки.

Санька поднимает голову, смотрит через плетень. Владик дергает его за рукав:

— Не высовывайся…

— Глянь, куда Стожары поднялись. — Санька задрал голову, смотрит на строившийся звездный выводок, кочующий по небу. — Скоро на крышу каланчи сядут. Ты лезь на перекладину… Веревку перережешь… А я за ноги поддержу…

— Я не влезу, — отнекивается Владик. — Нога болит. Или забыл, какая рана? Сам же вытаскивал стекло из пятки…

Санька знает, что у Владика порезана нога. Вместе они третьего дня забрели на подворье сгоревшей автобазы. Искали проволоку для переметных крючков. Там, на пепелище, и наскочила Владикова босая нога на осколок бутылки. Санька выпросил у бабки Ганны клочок ваты для Владика, даже подорожника нарвал, чтоб залепить рану…

Однако сейчас Санька не хочет признавать никакой забинтованной пятки. Дело-то затеяли они не шуточное. Тут уж забудь про все болячки…

— Не полезу, — заявляет Владик.

— Боишься?

— Я? Боюсь? — горячится Владик. — А кто первый схватил пулемет?..

Они спорят, перебирая все подробности, как утащили из караулки ручной пулемет, как прятали его в лопухах на огороде у бабки Ганны. А потом всю ночь волокли тяжелый пулемет к старой ветле-дуплянке, что стоит недалеко от мельницы…

Наконец Санька уступает:

— Ладно уж. Сам полезу… Дай сюда ножик…

Владик достает из-за пазухи складной нож с белой костяной ручкой, наточенный о кирпич до блеска. Спрашивает:

— А где похороним?

— К бабке Ганне на огород унесем, — отвечает Санька. — Под яблоней выкопаем могилу…

— Далеко. Не дотащим…

— Осилим…

Стожары помешкали малость на крыше каланчи и лезут выше под звездный купол. А мальчишки все еще сидят за плетнем. То шепчутся, то прислушиваются к ночным шорохам. Высунет Санька голову из бурьяна, глянет в проулок и опять спрячется за городьбу. Робеет, видно, тоже…