Николай Асанов - Огненная дуга

— Мы будем вместе! — твердо сказал он.

— Что тебе, советскому человеку, нужно здесь? — строго спросила она. — Я ведь вижу, что ты чем-то обеспокоен!

— Я хочу помочь моей стране победить!

— Это называется шпионаж? — спросила она.

— Нет, это называется разведка.

— Против маленькой побежденной Норвегии?

— Против вашего «великого соседа», которому вы так успешно помогаете.

— А что может сделать наша маленькая страна?

— Однако ж твои друзья борются?

— Разве это борьба? Так, игра в «Красный Крест». Борются те, кто начиняет снаряды песком вместо тринитротолуола, кто снабжает авиабомбы пустыми взрывателями.

— Разве ты знаешь таких?

— В газетах их называют саботажниками, а суды Квислинга приговаривают их к расстрелу…

Она прикусила губу и увеличила скорость, словно испугалась своих слов и пыталась убежать от них. Толубеев замолчал.

Шоссе вынырнуло из рощ и перелесков на берег озера. По прибрежному льду, покрытому мягким снегом и исчерченному множеством лыжных следов, двигались толпы лыжников — это были те, кто уже начал свой отдых. Появились виллы и усадьбы, маленькие рестораны, кафе. Возле дверей этих заведений были наставлены десятки лыж, цветные палки стояли шпалерами.

Неожиданно появилась и знакомая усадьба. Ворота были гостеприимно распахнуты.

Вита остановила машину у крыльца, и Толубеев помог ей выгрузить сумки, чемодан, свертки. Вита открыла гараж и завела туда машину.

Никто не встречал их, но в доме было жарко натоплено, в столовой накрыт стол на два куверта. Стояли бутылки вина и бутылки виски, вода, фрукты, в теплящейся слабым газом духовке виднелись ароматно пахнущие кастрюли.

Настроение у Виты опять изменилось, она оживленно запела: «Обедать, обедать, обедать!» — побежала умываться, а когда вышла к столу, Толубеев с восхищенным изумлением увидел ее в вечернем платье.

— Это наш маленький праздник! — воскликнула она и пожалела — Почему ты, Вольёдя, не в смокинге? Хотя, я помню, советские никогда не надевали вечерних костюмов. Почему?

— У нас это просто не принято…

— Суровая простота? — поддразнила она.

— Если хочешь — да. — И процитировал запомнившиеся стихи — «Тяжелую науку мы прошли, как строить города в лесах косматых, водить в морях полярных корабли, навстречу солнцу плыть на стратостатах. Не плача, мертвых хоронили мы, на праздник часто только воду пили, встав на пороге смертоносной тьмы, у господа пощады не просили. Мы только думали богато жить, и лучшим другом нам была надежда, и девушек просили нас любить — какими есть — в рабочей прозодежде…» [1] Стихи здесь и далее — автора.

— Да, суровая простота! — задумчиво повторила она. — Но, может быть, это лучше нашего суетного и безжалостного мира? — она посмотрела на Толубеева с надеждой.

— Это просто — мой мир! — напомнил он. — И я не хочу другого.

— Значит, я должна принять твою веру, — тихо сказала она. — Как девушка протестантка, полюбив католика, переходит в его веру…

Он промолчал. На протестантку она никак не походила, да и весь уклад этого дома, этот торжественный обед, это прекрасное и, наверно, очень дорогое платье, — все это было в таком противоречии с ее словами, что превращало их в игру.

Но она и сама оборвала разговор, принялась угощать его, ухаживать за ним, изображая любящую жену, наконец-то дождавшуюся мужа и стремящуюся доставить ему максимум удовольствия. И он невольно подчинился и этой милой игре.

И весь уик-энд был чудом: с лыжами, с долгим сидением у камина, с ласковыми словами, с веселым ужином около полуночи.

Утром он проснулся оттого, что она пристально и даже сурово разглядывала его лицо, сидя возле кровати на низеньком стуле. Она была уже одета по-городскому, и он невольно взглянул на часы. Было десять.

— Что ты так смотришь на меня?

— Хочу понять.

Нагнулась, поцеловала долгим поцелуем, выпрямилась, пошла к двери.

— Поторопись к завтраку!

Он торопливо побрился и вышел в столовую.

Сейчас она была задумчивой, немного грустной. Он подумал: «Жалеет о разлуке!»

После завтрака она сказала:

— Ты можешь остаться на весь день. Я позвоню Свенссонам, чтобы они захватили тебя на своей машине.

— Нет, я поеду с тобой.

— Спасибо.

Убрала посуду, приготовила свой чемодан. Владимир изредка ловил ее задумчивые взгляды. Потом присела к пустому столу, положила подбородок на ладони, долго смотрела, вдруг спросила:

— Что тебя интересует в Германии?