Николай Асанов - Огненная дуга

Нанеся этот удар, он искоса взглянул на Толубеева. Толубеев опустил глаза.

Масон подождал, потом снова вызвал секретаршу:

— Господин Толубеев будет работать у нас. Передайте ему ключи от помещения номер шесть. Приготовьте и передайте господину Толубееву все отчеты по экспорту руды за прошлый год и помесячные за этот.

Господин Толубеев подчиняется мне. Приказ бухгалтеру я передам сам.

Секретарша внесла в свой блокнот распоряжения Масона и вышла.

Масон продолжал:

— Обратите особое внимание на нашу переписку со шведским акционерным обществом «Трафик». Нам пришлось пойти на сделку с ними, чтобы немцы не вздумали конфисковать наши рудники. Иногда они разрешают себе такие вольности. А шведы обмениваются с нами заслуживающей внимания информацией! — Он помолчал и перешел к другому: — Думаю, жить вам лучше у ваших друзей. Переезд в гостиницу вызовет много лишних хлопот. Сегодня уладьте ваши дела на заводе, а в понедельник с утра приступайте к новым обязанностям. Я увижу вас через неделю.

Прощался он озабоченно, думая уже о чем-то своем. Толубеев пришел в себя только на улице.

Он не понял — хотел ли господин Масон держать его при себе, чтобы обезопасить свое гнездо, или ему кто-то посоветовал приютить бедного беженца. Но кто? Вита? Свенссоны?

Из ближайшего автомата он позвонил Вите.

— Я должен тебя увидеть и как можно быстрее, — тихо сказал он.

— Мы же отправляемся в усадьбу на уик-энд! — возразила она. И добавила: — Правда, мы пробудем только до утра: отец будет ждать меня к двенадцати. Я заеду за тобой в час дня…

Он еще успел съездить на завод и получить расчет. Мастер Андреен с явным беспокойством встретил его сообщение о том, что он снова превращается в инженера,

«В течение ночи на 16 марта ваши войска вели бои на прежних направлениях».

Вита была весело возбуждена.

Усадив Толубеева рядом, она спросила:

— Ты был у отца?

Он внимательно посмотрел на нее. Она осторожно вела машину в потоке вырывавшихся за город состоятельных людей. Менее состоятельные стояли в очередях на автобусы, и каждый держал в руках лыжи, а за спиной — рюкзак с продуктами, а то и собранную подобно парашюту палатку. Весь город уезжал на лыжную прогулку.

День был мягкий, светлый. Магазины закрывались, чтобы вновь открыться в понедельник, и девушки, стайками выбегавшие из дверей, были в брюках, в лыжных свитерах. Так повелось уже давно: конец субботы и все воскресенье— были отданы спорту и загородным прогулкам, и завоевание страны немцами как будто не мешало этому обычаю.

Вита нашла в зеркальце лицо Толубеева, пояснила:

— Утром я увидела на столе у отца наши фотографии. По-видимому, я чем-то выдала себя, иначе он не поручил бы следить за мной. Тогда я сказала, что он должен помочь тебе…

— А ты знаешь, что он завтра увозит тебя в Германию?

— О, это всего на неделю. Я всегда езжу с ним.

— Ты не знаешь, какая программа этой поездки?

— Отца пригласили на какое-то торжество у Круппов. А почему это тебя занимает? — она на мгновение отвела взгляд от осевой линии шоссе и взглянула на Толубеева.

— Пожалуйста, осторожнее! — жалобно сказал он. За эти два года он совсем отвык от шумного городского движения, и ему все казалось, что встречные машины вот-вот раздавят маленький автомобиль «БМВ», который вела Вита. В город шли только мощные грузовики: завозили свежие продукты и товары на будущую неделю.

Вита опять устремила взгляд вперед, но маленькая морщинка меж бровями показывала, что ее что-то заботит.

Поток машин понемногу разбегался в стороны, ехать становилось легче.

— Вольёдя, — жалобно сказала она, — отец сказал, что ты скоро исчезнешь. Это правда?

— Я уже говорил тебе, что я солдат и что никто не освобождал меня от присяги. Я должен воевать вместе с моим народом…

— А как же я?

— После войны я обязательно приеду к тебе…

Про себя он подумал: «Если полковник Кристианс не запретит…», — но говорить этого не стал.

— Я знаю, что у вас трудно выехать за границу, — печально сказала она. И вдруг оживилась: — Но ведь я уже совершеннолетняя, и я могу приехать к тебе…

Он подумал о том, какой выйдет страна из войны, как трудно будет этому избалованному ребенку среди всеобщей разрухи и уничтожения, но спорить не стал. Может быть, она и на самом деле рискнет. А сам он, вернувшись, не будет таким мямлей, чтобы позволять кому-то другому решать за него его собственную жизнь. Он любит, и этого достаточно для того, чтобы отстаивать свое право на счастье.