Геннадий Евтушенко - Люди одной крови

– И Наталью к поискам, говоришь, привлекал? – Покачал головой. – Мне ничего не сказала.

– Да расстраивать не хотела. А потом, может, думала, что найдётся. Чего заранее волну гнать? Да ещё в такой обстановке.

– Ну, ну. Только что-то подсказывает мне, что это маловероятно. Сердцем чую. – Помолчал. – Потери большие?

Алиев вздохнул.

– Точных данных пока нет. Но на глазок скажу: меньше, чем я ожидал. Только у Сорокина этот дзот сучий покосил много. Если б не Кутузов, боюсь, что нам бы с тобой самим этот Донской брать пришлось.

Поляков прошёлся вдоль хаты, заложив руки за спину. Остановился напротив начштаба, покачал головой.

– Да, жаль хлопцев. А Кутузов, говоришь, и жизни ребятам спас, и успех наступления обеспечил? – Помолчал. – Вот и представь его к званию героя.

Алиев пожал плечами.

– Ну, если найдётся, представим. Как скажешь, подписывать всё равно тебе.

Поляков завёлся.

– Что ты условия ставишь? Найдётся – не найдётся! Он подвиг совершил? Совершил. Вот и готовь ходатайство в штаб полка! Я подпишу!

– Да не горячись ты. Подпишу… А если он и правда без вести пропал? Не знаешь, что будет? Не только не наградят, а ещё и по шапке дадут! Тебе дадут! В первую очередь! А потом уж мне. Да и Наталье! Думаешь, никто не знает, как он у нас очутился? Тут, брат, шила в мешке не утаишь. Пока хорошо, все и хорошо. А потом… Сам знаешь, что значит без вести… А главное – звезду и вручать-то некому! Так что…

Поляков вздохнул.

– Ладно… Развёз… Может ещё и найдётся Кутузов, тогда и решать будем. Пошли спать. Я хоть пару часиков кемарну. С утра снова вперёд. – Покачал головой, – снова на линию огня. Завтра будет день – будет пища. Дай бог самим живыми остаться.

Утром батальон двинулся дальше. Танки уже проторили дорогу на Калач, так что дело шло споро. Приходилось подавлять только отдельные очаги сопротивления фашистов, но с этим справлялись быстро. И двадцать третьего ноября батальон Полякова в районе Калача встретился с бойцами Сталинградского фронта, наступавшего с юга.

Усталые, грязные и небритые, но счастливые бойцы палили в воздух из винтовок и автоматов. Обнимались и плясали от радости. Плясали, потому что победили, потому что сердца переполняла гордость за то, что преодолели всё, разбили фашиста, замкнули кольцо окружения, наконец, просто за то, что остались живы.

Теперь можно было немного передохнуть.

Передышка была небольшой, но достаточной, чтобы привести себя в порядок и выспаться.

Кутузов так и не нашёлся. Скрепя сердце Поляков приказал представить его к награде орденом Красного Знамени посмертно.

Вечером встретился, наконец, с Натальей. Она была измучена вконец. Тяжелораненых отправляли в тыл, остальных нужно было устраивать в палатках, перевязывать, успокаивать, кормить, поить. Да и просто в ласковом слове ребята нуждались. Так что и после боя дел у Натальи было – не продохнуть. Поляков с любовью смотрел на неё. Под глазами синяки, впалые щёки, на лбу морщинка. Он погладил её волосы, прижал голову к груди, осторожно коснулся губами её губ. Участливо спросил:

– Устала?

И тут же подумал: «Глупый вопрос. Не видно, что ли?».

Но Наталья вопрос глупым не считала. Сейчас она просто нуждалась в ласке, в участии. И была благодарна Жорке за внимание. Прижалась к нему, легонько покивала головой. Боже мой! Как она его любила. От нежности к нему на глазах блеснула и покатилась по лицу слезинка. Она потёрлась щекой о Жоркину щёку, и он почувствовал её состояние, ответил на её движение. Потом немного отстранился, прошептал:

– Ничего, ничего, моя любимая. Всё проходит, пройдёт и это. Всё будет хорошо.

А она кивала головой и тоже шептала:

– Я знаю, знаю. Всё будет хорошо.

Когда она немного успокоилась, Поляков спросил:

– Что Кутузов? Удалось что-нибудь узнать?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Как в воду канул. Вроде всё на глазах у сотен людей было. А потом…раз– и исчез. Я сделала всё, что могла. И безрезультатно. Ни среди раненых, ни среди убитых. Или в воронке какой-то землёй присыпало, или уж в братской могиле. – Она тяжело вздохнула. – В общем, нет его.

Помолчали. Потом Наталья задумчиво сказала:

– А знаешь, он смерть свою как будто чуял. Перед тем, как из медсанбата в штаб полка отправляться, долго мы с ним разговаривали. Рассказывал он мне о своей довоенной жизни, о военной. Как из окружения выходил. Сколько там народу полегло. Душевно так рассказывал.

Вспомнила и я наш бой под Петровкой, и братскую могилу, что мы там оставили. Чуть было не заплакала. А он взглянул на меня, говорит: «Это война. Что ж плакать? Вчера они, завтра я». Видишь, так оно и случилось. Жалко. Хороший парень был.