Геннадий Евтушенко - Люди одной крови

Михаил выглянул из воронки. Перед ним и правда, простиралось ровное, как стол, поле. Метрах в двухстах небольшой холмик. Оттуда время от времени бледно-жёлтыми злыми огоньками вспыхивали и потрескивали пулемёты. Бойцы первой роты лежали, стараясь плотнее вжаться в мёрзлую землю. Где мёртвые, где живые? Всё замерло. А идти вперёд надо. Как идти? Как? Если смерть поджидала на каждом шагу. Да на каком шагу? Пулемёт откликался на любое движение, и очередь прошивала землю перед залёгшими бойцами. Головы не поднять. Решение пришло само собой. Без раздумий, без сомнений. Мозг его сработал как-то автономно – и обстановку оценил, и способ действия выработал.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился Кутузов к ротному. – Пару-троечку гранат – уговорю я эту паскуду.

– Ты что? Мне Поляков голову снимет!

Мишка только укоризненно посмотрел на него.

– Э, что это я? – спохватился Сорокин. Крикнул: – Хайрулин! Хайрулин! Давай гранаты.

Передавая гранаты Кутузову, заглянул ему в глаза. Казалось – в самое нутро. С надеждой спросил:

– Сумеешь? – И добавил: – Сумеешь. Я знаю – сумеешь. Только зря не подставляйся. Понял? Осторожненько. Осторожненько. – И совсем не к месту. – А то Поляков мне голову снимет.

Кутузов сунул две граната в карманы, одну – за пазуху.

– Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, уговорю я его, как девушку.

Сжал кулак, как испанские республиканцы, потряс им в воздухе, выбрался из воронки и пополз влево. Ротный закричал ему вслед:

– Эй, куда ты? Дзот не там! Куда ты?

Кутузов тормознул, лёжа, неудобно обернулся. Злобно бросил назад, в лицо Сорокину:

– А куда? Под пулемёты?

С внезапно возникшей ненавистью к ротному подумал: «Вот так и гробят людей. Всё им в лоб надо! Неплохой вроде командир, а ума нет. Да что с него возьмёшь: командиром на войне стал. Ребята говорили – до войны агрономом был, так агрономом и остался». Михаил полз, плотно прижимаясь к земле. «Не спешить, только не спешить. Тише едешь – дальше будешь, – уговаривал он себя. И тут же: – Дальше будешь или дольше будешь? В смысле – жить? – Чертыхнулся. – Самое время о филологических изысках думать. Сейчас думать надо, как его взять! Сначала – не зарываться. Не зарываться. Полевее, чтобы хоть в поле прямого зрения не попасть. Сейчас это главное». Реденький снег не спеша сыпал на поле. Кружился в воздухе, а внизу снежинки, подхваченные слабой позёмкой, стлались по мёрзлой, ещё не успевшей укрыться снегом, земле. Впереди метрах в десяти перед собой Михаил увидел небольшой холмик. К нему он и двинулся в надежде осмотреться и решить, как действовать дальше. Но приблизившись, вздрогнул. То, что он принял за холмик, было телом убитого красноармейца. «Кто-то из наших, из тех, кто до меня пытался тут пройти, – понял он. – Значит, ещё левее брать надо». И, словно в подтверждение его мыслей, у самого тела покойника землю прошила пулемётная очередь. «Точно, надо быстрее убираться отсюда», – молоточком стучало в висках, но какая-то неведомая сила заставила его задержаться. Он неловко, лёжа, перевернул тело бойца. Всё лицо, вернее то, что от него осталось, было залито кровью. Только нижняя часть сохранилась. И то, что увидел Кутузов, заставило его содрогнуться. Сквозь заиндевевшие синие губы, искажённые предсмертной судорогой, матово светилась золотая коронка. Сердце его сжалось. «Нечипай», – понял Кутузов. Он уткнулся лицом в край бушлата товарища, стиснул зубы. «Вот тебе, Сашка, и Одесса с Молдаванкой, и Париж с Цилей». Делать здесь больше было нечего. Михаил двинулся дальше. Он взял левее и пополз к дзоту, думая о том, что зачерствел душой на войне и уже не рвётся она на части при виде погибших товарищей. Только кажется, что не кровь, а ненависть течёт в его венах и заполняет всё тело. Каждую клеточку.

По мере приближения к цели Кутузов всё обдумывал способ уничтожения дзота. «Интересно, как у них там, в этой землянке, с вентиляцией? Труба в крыше, или с открытой дверью воюют? Лучше бы труба. Милое дело. Ладно, посмотрим». Так, прикидывая в уме способ действий, Михаил добрался до линии дзота. «Сейчас, – решил он, – спешить совсем не надо. Если воюют фрицы с открытой дверью, то должны тылы охранять. Хоть время от времени выглядывать будут». Теперь он, преодолев несколько метров, замирал, внимательно приглядывая за тыльной частью огневой точки. И не зря. Вскоре там показалась фигура солдата. Кутузов не шевелился. А когда тот исчез, он продвинулся чуть вперёд и взял дверь на прицел. Расстояние до дзота было не более пятидесяти метров. «Не промахнусь», – с удовлетворением подумал он, успокоил дыхание и стал ждать. В дзоте, видно, нервничали. А то: линии обороны уже не было – сбежали. Один их дзот и держался. Боязно. Вскоре в проёме двери показался солдатик. Именно солдатик. Кутузов разглядел его безусое в прыщах лицо. Жалости не было. Он даже подумать ни о чём не успел – нажал на спусковой крючок. Хлопнул выстрел. Фашист упал. Кутузов быстро передёрнул затвор – вдруг выскочат на помощь? Но, видно, народу в дзоте было раз-два и обчёлся. Убитого за ноги затащили вовнутрь, и дверь захлопнули. Тут уж не зевай: Мишка вскочил на ноги и что есть мочи бросился к огневой точке. Шагов за десять увидел трубу, на ходу выхватил из-за пазухи гранату, рванул чеку и, опустив её в узкую пасть дымохода, скатился с крыши дзота. Внутри ухнуло, крыша на мгновение вздыбилась и упала на место. Пулемёты замолчали. Кутузов тяжело дышал. «Ну что, суки, получили? Мало вам? – Он достал вторую гранату. – Для надёжности. Принимайте! – И послал её вслед за первой. Упал на крышу. Внизу бухнуло, и Мишку подбросило вместе с крышей. Он сел. Мелькнула мысль: – И испугаться не успел. Что ж наши не наступают?» Ему казалось, что прошла вечность с того момента, когда он разделался с этим проклятым дзотом. На самом деле, это были мгновения. Но он этого не мог осознать. Его вдруг охватило чувство обиды. «Ну что ж они? Я старался, рисковал, уничтожил, наконец, этих гадов, а они медлят!» Кутузов вскочил на ноги и заорал, что есть мочи: