Василий Дворцов - Крещение свинцом

Смирнов, полуотвернувшись в сторону обострившейся с рассветом канонады под Крымском, расстегнул планшетку, нашарил и протянул твёрдый офицерский конверт.

«Соня!

Страна и партия призвали меня к выполнению священного долга – защите Отечества. Мне была оказана великая честь – встать в ряды РККА в порядке первой партийной мобилизации, я встретил врага обученным командиром. Сейчас опять плотные бои, востребованы мои теоретические знания, подтверждённые уже немалым фронтовым опытом. По мере сил и возможностей постараюсь оправдать высокое доверие партии. Завтра уходим на ответственное задание. Если вернусь, объяснимся подробно. А пока знай: ты себя не вини, со мной действительно трудно. Если уж встретила другого и полюбила, главное, если ты счастлива, я всё переживу.

А вдруг что-то пойдёт не так, моя к тебе последняя просьба: воспитывай сына Вилена коммунистом. Военный комиссариат обеспечит тебе необходимую помощь. В случае необходимости обращайся лично к тт. Орешенкову, Стреянову, Тучиеву.

Будь счастлива. Целуй нашего Вилена.

И, в любом случае, сохрани для него эту мою последнюю фотографию.

18 апреля 1943 года. Воскресенье.

От Советского ИНФОРМБЮРО:

В течение 18 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

На Кубани наши части отбивали контратаки пехоты и танков противника. На одном участке бойцы Н-ского соединения несколько дней назад заняли высоту, имеющую важное значение. Сегодня немцы семь раз переходили в атаки, пытаясь вновь овладеть этой высотой. Все атаки гитлеровцев отбиты. Только в течение дня противник потерял на этом участке убитыми до 1400 солдат и офицеров. Ожесточённые бои развернулись и на другом участке фронта, где немцы бросили в атаку более двух полков пехоты. Действия пехотных частей противник поддерживал крупными силами авиации. Наши части, обороняющие эти позиции, отбили атаки противника и нанесли ему тяжелые потери. По неполным данным, сбито 25 и подбито 8 немецких самолетов.

Три группы – три полных отделения плюс старший офицер разделились за километр до передовой. Никаких прощаний, перекивнулись-перезыркнулись и тремя струйками втекли в молодую зелень сумаха, карагача, бузины и орешника. Каждую группу уводили местные батальонные разведчики.

Лёгкий поначалу подъём с каждым шагом становился всё более трудным. Коренастый, конопатый, со смешно растопыренными реденькими рыжими усиками – не то что у прибывшего старшины, у которого они моржились, как у писателя Горького, – местный старшина, шедший на шаг перед командиром, негромко, но слышимо для всех вводил в курс:

– Туманы под утро сползают. Хорошо, иначе у нас линию никак не перейти: мы на северном склоне, румыны на южном. За две недели друг друга уже в лицо узнаём. Вот хоть зелёнка в лист пошла, от снайперов немного прикрыла. А то днём шевельнуться не давали. Речушка отгуляла после дождей, но долинка широкая, открытая метров сто пятьдесят – двести, из укрытий камни разные, есть валуны, немного ив. Минные заграждения выше, на подъёме. А ещё выше, почти у гребня, доты. Эсэсовцы, собачьи блохи, дорогу контролируют. Там у них и пушки забетонированы, даже стопятимиллиметровые есть, и крупнокалиберные пулемёты. И танковые гнёзда умно оборудованы, никакими штурмовиками не выковырять. «Илы» пытались по нашей наводке сработать, попали под зенитки. Две машины здесь упали, взорвались с лётчиками – мы потом ночью подходили, нет, никто не сдался. Экипажи сгорели в кабинах. Ещё два самолёта ушли с дымами. Короче, перед нами новый Очаков. И Измаил одновременно.

– Ты лучше скажи, за их гребнем кто? Искали там?

– Нет. До эсэсовцев поднимались, срисовали доты, другие укрепления. Выше – нет. И так-то с потерями. – Усатенький тормознул, оглянулся, вскинув ладонь. – Внимание! За перевалом мы в зоне видимости противника.

Два бойца, тоже в маскировочных комбинезонах, принимали гостей у начала окопа. Разлапистые, парноперистые листья-ветви сумаха уже плотно прикрывали неглубокий, трудно выбитый в каменисто-глиняных осыпях ровчик, зигзагами уводивший к укреплениям верхней второй линии. Чтобы не выдать появление группы, разбились по двое – по трое, с пятиминутными разрывами. Дьяк с радиостанцией и Пичуга с аккумуляторной батареей шли предпоследними. Замыкали Сёма со своей неразлучной «токаревкой-сороковкой» и подгруженный аптечками и подарочным куревом Лютый.

За табак местные поделились и кашей, и спальными местами. Наблюдали сменами по трое, свободные пытались хоть чуток подремать перед ночным выходом. Но получалось сложно, просто вылёживались, отложив оружие, подсумки, расстегнув брючные ремни.