Василий Дворцов - Крещение свинцом

Дьяк буквально ощутил, как слева напрягся, залучился злой энергией Живчик – такой лёгкий трофей! Наверняка в заспинниках у них и хавчик, и экспроприированные у местных шмотки. Только что где-то намародёрствовали и прут домой. Отсылать родне в Констанцу или Яссы.

Лес разорвался в отдельные гряды, на всё ширящихся полянах низенькое солнышко искристо розовело влажное разнотравье. Сбиваемая роса чётко обозначала след. Ещё и певчие птахи предательски смолкали, едва группа входила под ивовые или ясеневые завесы. Выбрали хоть и одинокую на лёгком всхолмье, но достаточно плотную толпу разлапистых каштанов в окружении колючих кустов шиповника и дерезы. Залегли: командир, Дьяк и Пичуга с рацией по центру, остальные – широким кругом по границе рощицы. Наблюдать и дремать по очереди – через одного!

Пичуга, едва скинул мешок и вытянулся, мгновенно отключился. Дьяк покосился на командира, но тот нарочито отвернулся. А потом и вовсе ушёл к Старшому.

– Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, – тихо-тихо запел за спиной внезапно появившийся Лютый, – из мёртвых воздвигл еси Лазаря Христе Боже. Темже и мы яко отроцы победы знамения носящее…

– Тебе победителю смерти вопием: осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне! – также шёпотом подхватил Дьяк.

– Осанна в вышних, отец диакон! – Лютый в рейдах всегда демонстративно открыто крестился.

– Да, с Вербным тебя, брат Антиох.

Улыбающийся Лютый уселся рядом, плечо в плечо. На всякий случай пооглядывался и – мол, попала грязь – переломил автомат, изъял затвор, просмотрел, протёр боёк чёрной тряпочкой.

– А я помню: к бате протоиерей ещё царский приезжал. Мощный такой старик. Весь круглый, тяжёлый, точно дубовая бочка. Бывало, разгладит усы да как дунет через белую бородищу: « Сам, Владыко! и нас, по подражанию онем… в предпразднственный сей день ваия… и ветви древес в руках носящих… соблюди! и якоже онии народи! и дети! осанна Тебе приносящих, сохрани-и-и!!»

– Тише ты!

– Гм, в образ вошёл. – Лютый подсоединил магазин, передёрнул затвор. Проверил предохранитель. – Командир возвращается. А меня нет. Как не было.

И, опять шёпотом, удаляющееся:

– Благословен Грядый… во имя Господне…

Забавный человек Антиох Лютиков, какой-то сложнейший замес чистоты и наивности с лукавой прагматикой. Обаятелен, артистичен, постоянно в контексте: с одними – такой, с другими – совершенно противоположный. А ещё от времени суток и от погоды может легко меняться. Белобрысый, круглолицый – кажется с пермяцкой кровинкой. До всего интерес. И руки всё время в деле – что-то вертит, крутит, совершенствует – спуск пистолета, баланс ножа, брючные карманы. Уже двадцать шесть, а не женат. До войны всё метался, искал себя. Верит глубоко, искренне, службу знает – с пяти лет в алтаре прислуживал. Но об отцовской стезе даже слышать не хотел. Вот и проискался.

Дьяк оглянулся – никого, скинул сапоги, накрыл голенища развёрнутыми портянками. Вот он, дух русского воинства. Даже ветер возмущённо закачал верхними ветвями, осуждающе зашуршал листвой.

Пичуга вроде бы даже не дышал, как вдруг из-под надвинутой поперёк лба до носа пилотки:

– Неужели вы в это верите?! Вы же взрослые люди.

– Во что «в это»?

– Ну, в Бога этого. Двадцатый век на середине. Предельно глупо.

– Ты прав, да, когда встречаются верующий и неверующий, один из них обязательный дурак.

– В смысле: для вас я дурак?

– Всё взаимно. Ну, ты правильно меня понял.

– Да это… – Пичуга уже сидел, – это правда глупо! Вы же радист, человек технически образованный. И что – чудеса? Какие чудеса? Какие? Где?

Дьяк осторожно откинулся на спину, заложил ладони под затылок:

– Клим, ты проснулся? Тогда я подремлю. Прости, чем обидел. Не хотел. Не…

И Дьяк мгновенно поплыл в синее-синее сияние, плещущее сквозь чуть-чуть шевелимую ветерком сочную молодую листву сплетшихся каштановых ветвей. Весеннее, до густоты насыщенное восходящей росной испариной небо нежно поднимало его, принимало, вбирало, покачивая под начало какой-то знакомой, когда-то очень знакомой, но теперь никак не вспоминаемой мелодии. Та-тата… та… тата-та… Та-тата…

– Пора, собираемся. – Командир легко толкнул в плечо, и Дьяк, открыв глаза, увидел стоящих вокруг разведчиков. Все, закинув головы, смотрели на дёргано гудящую раму «сто восемьдесят девятого» «Фокке-Вульфа».

– Так точно. Есть. – Утрясаясь-притираясь спиной, выпрямился под рацией. Выровнял автомат, поправил ремень. Всё.