Сергей Михеенков - Днепр – солдатская река

Когда до траншеи осталось метров восемьдесят, немцы начали сбрасывать с себя шинели. Теперь, последние десятки шагов, они бежали налегке.

Миномёты прекратили огонь.

Нелюбин, оценивая обстановку, успел заметить, что стреляет только одно ПТО, что артиллеристы и бронебойщики остановили Т-IV и теперь добивали его. Угловатая стальная коробка стояла метрах в тридцати от НП, немного развернувшись, и медленно разгоралась. Покинул ли машину экипаж, Нелюбин не видел. Подбитый танк со всех сторон обтекали пехотинцы, видимо, опасаясь взрыва боекомплекта и горючего. Теперь железная коробка танка для них уже не служила ни защитой, ни огневым усилением.

Вырвавшаяся вперёд «пантера» тем временем перевалилась через траншею метрах в пятнадцати правее. Туда Нелюбин послал Звягина с двумя противотанковыми гранатами. На линии окопов, чего больше всего боялся Нелюбин, она не задержалась. Видать, экипаж понял, что, под прицелам уцелевшего ПТО им не до «утюжки», и, взрёвывая мотором, танк пополз прямо на выстрелы «сорокапятки». Но в это время сзади и с боков в «пантеру» полетели гранаты и бутылки с КС, и через мгновение корма её окуталась дымом, по броне побежал огонь. Боковой башенный люк открылся и оттуда пулей, как мышь из горящей копны, выскочил танкист. Его тут же кинулись ловить. Обступили, навалились, подмяли.

– Рот-та! Примкнуть штыки! – закричал Нелюбин. Он уже стоял на бруствере. Как вылезал из окопа и каким образом вместо ППШ в его руках оказалась винтовка с примкнутым штыком, он не помнил. Действовал машинально. – В атаку! За мной!

Он знал, что поднимутся все. Потому что все из них понимали: это их последний бой. Другого не будет. Наступил именно тот момент, когда надо проявить себя в деле и что атаковать надо решительно, вкладывать в свой бросок вперёд все силы, всю ловкость и всю ярость.

Когда сходились, Нелюбин успел заметить, что на мундирах немцев не было погон и знаков различия. В какой-то момент его обогнали сразу несколько человек. Среди них он увидел Каца. Бывший младший политрук держал перед собой винтовку с примкнутым штыком и в его лице было столько решительности, что Нелюбин понял: поднялись все.

Поднялись все. Вся Третья рота по приказу старшего лейтенанта, которого только накануне назначили им ротным командиром, быстро покинула траншею и ячейки и, не соблюдая никакого строя, группами по нескольку человек, ринулась навстречу немецкой цепи. В рядах атакующих бежали даже легкораненые. Они знали, что их дело уже сделано, что можно переждать схватку в траншее, что после боя их в любом случае отправят в тыл, за Днепр, где произойдёт для них самое главное – будет снята судимость. Но знали они и то, что, если контратакой не удастся отбросить немцев назад, они ворвутся в траншею. Судьба давала им ещё один шанс выжить, но, по парадоксу войны, выжить означало для них идти на смерть.

А дальше произошло то, что всегда происходило во встречном штыковом бою. Рёв сотен глоток, глухие удары, хруст, вопли умирающих, скрежет металла по металлу. Никто не думал отступать. У одних был приказ: сбросить русских в Днепр. У других: любой ценой удержать плацдарм. Никому из них судьба не оставила выбора.

Ночью на плацдарм переправился батальон капитана Лавренова, состоявший из остатков Третьего стрелкового батальона, двух маршевых рот пополнения и артдивизиона усиления. Немцев потеснили. Вперёд бросили остатки штрафного батальона. А утром начала переправу дивизия.

Но основной прорыв произошёл всё же не здесь. И слишком поздно немецкое командование перебросило танковую дивизию и пехотные части СС на направление главного удара, поняв наконец, что плацдарм на этом участке «Восточного вала» всего лишь тактический ход русских, отвлекающий маневр…

Над бруствером качнулась и замерла едва различимая тень человека. Человек стоял в ячейке, всматривался в чёрный расплывчатый силуэт леса на другой стороне. Что он там хотел увидеть, понять было трудно. Почти невозможно. Трассирующая пуля калибра 7,92 пролетела над нейтральной полосой, над порванными заграждениями и остовом сгоревшего бронетранспортёра. Человек не видел её, но он почувствовал, в какой-то миг ощутил в пространстве перед собой её присутствие, её стремительный и беспощадный полёт. Пуля разбила в пыль комок сырой земли на бруствере, немного изменила траекторию и скользнула над самым плечом, только слегка задев погон с тремя звёздочками старшего лейтенанта. Старший лейтенант обернулся и увидел лишь фиолетовую точку в ночи. Она всё выше и выше поднимала над землёй свой одинокий полёт. Она завораживала его взгляд. И вдруг он тоже ощутил своё кромешное одиночество среди этой необъятной ночи. Среди войны. И понял, что теперь, в обозримом будущем, о котором на фронте лучше не задумываться, вряд ли кто его разрушит, кроме неё.