Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

– Ребяты, связист помер. Сымайте.

И тут Гордон вспомнил, где он видел этого санитара. В кубовой, в госпитале под Наро-Фоминском! И военврач. Вот она, перед ним, лежит, перехваченная поперёк бинтами. Маковицкая! Проклятая сука… Что стоило тебе отметить в карточке обычное ранение и отправить меня в тыл на излечение на месячишко-другой. А там бы как раз и закончилась вся горячка на фронте. Сломала судьбу, тварь… Это ведь ты во всём виновата… Он смотрел на неё с ненавистью.

– Гордон! – услышал он тихий голос Маковицкой. – Это вы, Гордон?

Гордон вздрогнул. Первое, что он машинально сделал, поднёс палец к губам: тихо! Ему хотелось зажать ей рот. Чтобы не проронила больше ни единого слова. Все слова сейчас во вред ему. Бежать… Надо бежать! Куда? Назад? В лощину? Нет, нельзя. Позади идут двое с автоматами. Срежут сразу же. Вперёд! Вот куда – вперёд! Они ни за что не поймут сразу, кто я и куда побежал. Своих побежал догонять. Не сошёлся с ними характерами и побежал к своим… Выиграть несколько минут, а там – поминай как звали…

– Что вы здесь делаете, Гордон?

– Вы ошиблись. Моя фамилия Галустян, – попробовал улыбнуться Галустян-Гордон.

И, видимо, это ему удалось. Потому что Маковицкая успокоилась и устало прикрыла глаза.

«Всё. Надо уходить». Подбежали двое бойцов и на ходу сняли с розвальней мёртвое тело.

– А ну, помоги, – сказал один из них. – Расселся…

И Галустян-Гордон мгновенно понял, что надо делать. Он соскочил с саней и подхватил тело под руки, рванул на себя, споткнулся, упал вместе с ним, встал и потащил труп в сторону от дороги. Мельком взглянул на умершего связиста. А может, он и не умер вовсе? Может, просто потерял сознание, впал в беспамятство. Потерял много крови, а перед этим обессилел от продолжительного недоедания… Вот когда-то, так же, на обочине, лежал и он, Гордон, младший политрук стрелковой роты.

– Не отставай, – сказал ему один из автоматчиков.

– Сейчас.

– Или в плен решил? – остановился второй и потянул из подмышки автомат.

– Иду-иду, ребята!

Он догнал розвальни, в которых лежала забинтованная Маковицкая, подхватил за ремень свою винтовку. Успел заглянуть в бледное лицо – Маковицкая смотрела на него пристальным, сосредоточенным взглядом. Точно таким же она уничтожала его в кубовой под Наро-Фоминском. В этом взгляде не было ни капли жалости к нему. А сейчас ему почудилась в её глазах ещё и насмешка.

– Постойте, Гордон, – тихо сказала она, так что её слышал только он. – По всей вероятности, выживете именно вы…

Он стиснул зубы и, не дожидаясь конца фразы, которая не обещала ему ничего хорошего, побежал вперёд.

О, да, он хотел бы выжить. Как, впрочем, и все, кто шёл сейчас в прорвавшейся колонне. Все стремились к Угре. У всех их, измученных многонедельной блокадой, жило одно желание – поскорее миновать посты и опорные пункты, линию траншей и проволочных заграждений, которыми они были отделены от своих больше трёх месяцев. Для них теперь выйти к своим и означало – выжить. А для него, Галустяна-Гордона, путь к выживанию судьба завивала более замысловато. А может, взять и уйти вместе с ними? Вместе с Профессором? Вместе с командармом, за которым охотятся несколько спецподразделений и вся 5-я танковая дивизия. И пускай Старшина, который, кстати, на самом деле, конечно же, вовсе не старшина, обучает здесь других добровольцев. Их ещё будет много. Но Маковицкая… А вдруг и её вывезут? И она выживет? И этот Профессор… О дальнейшей судьбе Профессора ему должны сообщить в ближайшие часы. Самое отвратительное, если поступит приказ на ликвидацию. Значит, придётся стрелять в спину. Лучше – во время боя. А это означает, что придётся по краю пробежать и самому. Стрелять-то надо незаметно. И точно. Потому что, если увидят… Но стрелять Профессора Галустян-Гордон не собирался. Даже если поступит такой приказ. С Профессором выгоднее договориться. Война рано или поздно кончится. Профессор – человек влиятельный. Он выживет. Все пули пролетят мимо него. Таких шальная пуля не задевает. А под прицельную он голову не подставит…

Командарм был ранен уже дважды. Первый раз – когда прорывались через насыпь. Автоматная пуля на излёте попала в правую лопатку. Второе ранение он получил на опушке, когда из деревни по колонне открыли огонь пулемёты. Пуля задела руку. Оба раза его перевязывал Профессор. Первая пуля пробила шинель и вошла неглубоко. Вторая – навылет, не повредила ни кости, ни связок.

– Голубчик, профессор, перевязывайте быстрее, – торопил его командарм. – Потом, потом, в Износках, перевяжете как следует.