Николай Шамрин - Истории Юрия Иваныча

Я понял, что сосед изрядно переусердствовал с портвейном и поторопился его успокоить:

– Перестаньте, Юрий Иванович! Верю я вам. Ещё как верю. И внимательно слушаю. Мне кажется, что вы устали, столько событий за один день. Может я пойду бабу Машу встречать на автовокзал?

Иваныч, моментально протрезвев, как-то жалобно попросил:

– Не уходи, а соседушка? Кому я ещё про жисть-то свою расскажу?

Мне до глубины души стало жаль одинокого старика. И немного стыдно за недавнюю реплику:

– Ладно. Не пойду, но давайте пореже рассказ винищем запивать.

Тот сразу согласился:

– Как скажешь. Ты в своём праве. А вино… А что вино? Да пропади оно пропадом. Пореже, значит пореже.

Окончательно успокоившись, Юрий Иванович отодвинул бутылку на край стола и разминая папиросу, продолжил своё повествование:

– Ну так вот. Мне сразу подфартило. Не знаю, чем я приглянулся мастеру, он меня выделил и говорит, мол, давай в мою артель, это он по старинке, роту артелью назвал. Я спрашиваю: «А что делать-то надо?», мол, я кузнечил и на лесопильном станке работал. Мастер кивнул и сказал, что артель у него особая, на подрывах работает.

Я поинтересовался:

– Вы же говорили, что одни лопаты и тачки?

Иваныч усмехнулся:

– Это верно. Только когда скальный грунт на пути встречается, то аммонал, самое первое дело. Для скорости, значит. Звали мастера уважительно, по имени-отчеству. Имя у него больно мудрёное, не запомнилось. А по отчеству он Евграфычем прозывался. В наших краях имя нередкое. Его сроку и конца видно не было, по хозяйственным делам в лагерь определили, вот он из штанов-то и выпрыгивал, чтобы ударным трудом срок ему скосили. А что? Там и не такое случалось. Тем более и он, и его команда, заслужено в передовиках ходили. Ясное дело, меня к динамиту и близко не подпускали, но должность ответственная, следить, чтобы во время подрыва люди в зону не заходили. Сам понимаешь, работа горлопанистая, но почётная и непыльная. И пайка усиленная. Как-то подходит Евграфыч ко мне, счастливый такой, и говорит: «Начальник участка сейчас вызывал, сказал, что ежели ускорим проходку, то представление напишет на УДО, на меня и на тех, кого я сам назову. Так что, давай, паря, старайся!».

Юрий Иванович, прервав рассказ, вопросительно взглянул на меня и, каким-то удивительным образом, перевёл левый глаз на бутылку, стоящую на краю стола. От удивления я выронил сигарету. Сосед лукаво улыбнулся и заговорщицким шёпотом спросил:

– Ну, что, паря? Махнём по полстаканчика? Вроде «через раз» уже прошло, – не дожидаясь ответа, ловко подхватил двумя пальцами бутылку под горлышко и наполнил стаканы, – Ну, будем!

По привычке вытерев губы подолом рубашки, хитро прищурился:

– Что, чудно тебе? Это у меня после контузии. Так долбануло, что глаза могут в разные стороны смотреть. Но только по моей воле! – убедившись, что фокус произвёл на меня должное впечатление, осторожно спросил, – не надоело тебе старого хрыча слушать?

Я взглянул на часы. Похоже, время не торопилось возвращать хозяйку домой. Ободряюще кивнул Иванычу, мол, давай, продолжай свою повесть. Тот сразу приступил к делу:

– Срок-то у меня большой и только начался. Потому-то и уговаривать меня не надо было. Хоть и малая, но надежда появилась. Не каждый день, но всё же объявляли на утренних построениях, мол, такого-то, по ходатайству начальства, досрочно освобождаем за ударный труд. Попросил я Евграфыча к более серьёзной работе определить. Но он отказал. Говорит: «Ты и так половину погрузки на себя взял, работяги уже и не подходят к телегам, отдыхают, покуда ты ящики кантуешь. За периметром следи, чтобы ни одна бл…ь в рабочую зону не прошла». В артели мало кто верил в досрочку, но все работали как проклятые. Нам сначала пайку ударную стали выдавать, а через пару-тройку недель, вообще, вымпелом наградили. А вымпел этот, дорогого стоит. Почитай, что орден! Не веришь? Вот те крест, – сосед неуклюже перекрестился, – в общем, стало мне блазнится, что на свободу скоро выйду. В тот день, всё хорошо зачалось: задачу получили, взрывчатку вовремя подвезли, подрывники стали шашки в шурфы закладывать. Евграфыч мне участок определил, самый опасный, дорога там рядышком проходила. Поставил, значит меня на взгорке и говорит: «Ты, паря, внимательнее будь. Дело к концу движется, начальство сюда зачастило, каждый желает отметиться на нашей-то работе. Не дай Бог, что не так пойдёт. Основной выброс аккурат в эту сторону ляжет. Как увидишь отмашку флажкового, так и чеши в укрытие. А покуда время есть, подыщи себе ямку или щель какую». Как в воду глядел.