Константин Ильченко - Путь домой

Что могут обсуждать те, кто приставлен к узникам в качестве надзирателей и палачей? Те, кто в силу своих убеждений или трусости оказался в услужении врага? Те, кто каждодневно должен был доказывать немецкой администрации свою преданность, через собственное унижение и доносы на других?

Будущее у этих людей могло быть только в том случае, если Германия победит, но при условии, если они доживут до этого дня и не сдохнут где-нибудь на рудниках или, не дай Бог, в газовой камере. Тогда, может быть, повезет и они увидят белый свет, поскольку держать их тут уже не будет смысла. Так они думали. Но постепенно их думы становились мрачными. Как не отгоняй эти мысли, они всё равно, паскуды, лезут в голову.

И были они о том, что немчура позорная таки войну проиграет. Вон уже где Советы – по Европе шагают. А недавно переводчик рассказывал про второй фронт, что якобы летом в помощь Сталину Америка и Англия выслали свои войска. Видать, Гитлеру кранты. От этого хотелось волком выть, по-собачьи грызть всех, кто долюшку их испоганил.

Сволочи краснопузые, нет им кары небесной, всё с рук им сходит. Даже тогда, когда немец уже под Москвой был, казалось бы, вот им пришел конец заслуженный, вот оно, счастье и воля. Ан нет. Взялись откуда-то силушки у мужиков русских, погнали они немца да так, что и передыху им нет. А как дойдут сюда, в самую что ни на есть Германию, что с нами-то горемычными будет?

– А что будет? Вы что, голимые, взаправду не понимаете? – Низкий, изрядно охмелевший, вскочил со стола, взмахнул рукою, как бы призывая всех слушать, продолжил: – Сначала в газовую камеру нас отправят как миленьких! А перед этим вместе со всеми в очередь нас поставят. А уже с газовой камеры закидают нас во рвы глубокие да известкой сверху присыплют.

Последние слова он не успел договорить. Беленький его свалил мощным ударом в челюсть. Низкий, по идее, должен был отлететь метра на три, такой сильный был удар. Но он как-то неестественно вогнулся вовнутрь, замер, а потом как подкошенный рухнул на пол, потеряв сознание.

– Вот горбыль худой, язык без костей. Эдак же можно и накаркать на свою голову. – Беленький обеими руками поглаживал макушку. Он обиделся, что в его день рождения какой-то бык, типа Низкого позволил испортить ему настроение. Что будет, он и без него, дурака, знал. Вот только на кой черт лишний раз орать об этом? И так тошно на душе. Беленький глубоко вздохнул и, посмотрев на мирно лежавшего Низкого, сказал:

– Федор, и ты, Метёлка, возьмите этот хлам и вытащите на улицу, пусть там проветрится.

Сева смотрел на всё это из своего угла, в котором удобно пристроился. Он покушал, принял в меру самогону, ему было хорошо и вовсе не хотелось участвовать в этом угарном трёпе. Когда Низкий, приняв кулак Беленького, мешком воткнулся в пол, Севе стало совсем хорошо. Всё-таки есть справедливость на свете. По его мнению, Низкий получил по заслугам, нельзя болтать такое при всех. Но еще больше где-то глубоко в душе он радовался, что отомщен за обмоченные штаны и постоянные, со стороны Низкого, насмешки над ним. Сева блаженствовал.

Гриша наблюдал за дверью. Из-за неё слышались громкие крики, было понятно – там идет попойка и будет она продолжаться, пока не ужрутся и не попадают с ног. Уже третий час ночи. Он продрог до костей. Больше часа не решался пройти калитку, чтобы попасть к Ваську. Можно было бы и вернуться, но уж очень хотелось поболтать с другом, про сон странный рассказать, да и кусок хлеба с отварной свеклой ему передать.

Но и сидеть бесконечно нельзя. «Всё, пошел», – сказал себе Гришка. – Чего торчать? Вертухаи уже, небось, вдрызг перепились… проскочу». С этими мысленно произнесёнными словами он решительно встал и, чуть пригнувшись, двинулся к калитке. Снова, как и в первый раз, сердце начало отбивать тревожный ритм. «Чего ты ползёшь, как конь старый», – говорил он себе, желая одного – побыстрее пробежать эту чертову калитку, а потом и злосчастную дверь. Из которой в любую секунду могла показаться пьяная морда вертухая, тогда пощады не будет. В таком состоянии они его забьют тут же.

Вот она, дверь, она уже справа от него, а дальше – спасительная темнота. И в этот момент дверь с грохотом распахнулась. Свет из неё всепронизывающим потоком осветил пространство. Лучи скользнули по Грише, беспомощно стоявшего на месте, боясь пошевелиться, – еще б полтора метра, и он был бы незаметен. По лицу хлынул пот. С громкой руганью двое шатающихся надсмотрщиков выволокли тело третьего. Тот был неподвижен. Они были изрядно пьяны и видели только то, что перед ними, стараясь правильно выполнить задание Беленького.