Людвиг Ренн - Война

— Как мне тебе помочь?

Он не ответил. Верно, не мог говорить.

— Вы тут должны поочередно нести дежурство, — обратился я к тем, кто остался невредим. — Мы у себя тоже так делаем. — «Экольд-то, должно быть, не может ни есть, ни пить!» — подумал я. А дождь капает ему прямо на лицо. Но оставаться здесь и разглядывать его, словно достопримечательность какую, не имеет смысла. Я пополз обратно.

— Теперь можешь спать, — сказал я Зейделю. — Когда устану, разбужу тебя.

— Накинь-ка на меня плащ-палатку и шинель, — сказал Цише. Я укрыл его.

Ползая туда и сюда, я весь вымазался раскисшей грязью и известняком. Дождь пошел сильнее. Он слабо шумел в траве. Если бы не этот шум, было бы совсем тихо. Моей плащ-палаткой был накрыт Вейс.

— Залезай ко мне под плащ-палатку, — сказал Зейдель. Это был совсем юный паренек — круглое лицо, круглые голубые глаза.

Мы тихо лежали рядом. Я проделал выемку в своем земляном валу, чтобы можно было смотреть и стрелять. Я лежал, а дождь постукивал по плащ-палатке. Я был совершенно спокоен, или мне так казалось. Время от времени всплывали разные видения: то будто под плащ-палаткой рядом Сокровище, то опять же не он, а Вейс. Но стоило забыться — снова Сокровище. Стучал дождь. Гартман-то все-таки умирал тогда!.. Верхушки деревьев — там над лугом — были недвижны, как неживые.

Под вечер я услыхал стон вправо от меня; стон повторился. Под плащ-палаткой закопошился Цише. Вейс, казалось, спал. Но через какое-то время он задвигал рукой. Я подполз к нему. В окопе стояла лужа. Я приоткрыл ему лицо.

— Тебе что-нибудь надо?

— Нет, — он улыбнулся, — мне хорошо.

Я хотел было тоже улыбнуться, но не вышло. Я накрыл его снова. Внутри у меня свербило: ведь он умрет! Но если ему хорошо? Однако нельзя же радоваться, когда кто-то умирает — пусть даже легко. Но быть может, это не так уж и страшно?

До меня снова долетели стоны.

Смеркалось. Потом стемнело. Я поднялся.

— Не попытаться ли нам сейчас перейти, господин лейтенант?

Он пробормотал что-то. Видно, уснул.

— Ах, уже темно?

Раненого в голеностопный сустав мы с Зейделем усадили на винтовки.

Вейс поднялся и заявил, что пойдет сам. Меня это удивило. Экольда пришлось нести.

Осторожно взбирались мы на железнодорожную насыпь. Вдруг левая нога у меня заскользила. Тот, на ружьях, приглушенно взвыл и крепче ухватил меня за шею. Мы перевалили через насыпь и пошли по направлению к деревне.

Навстречу нам двигалось много людей. Это был патруль и санитары с носилками. Мы передали им наших раненых. Цише и Вейсу я подал руку, но не нашелся, что сказать, — в голове было пусто. Прикоснуться к Экольду я не решился.

Мы четверо, оставшиеся невредимыми, пошли в деревню, и Бём с нами.

Мы вошли в темные сени. Бём постучал в дверь.

— Войдите! — крикнули оттуда.

Бём отворил дверь. При свете мерцающей свечи мы увидели, что там стоит в шинели наш батальонный командир. Окно было выбито.

— Бём! — воскликнул он и схватил его за руки. — Вы можете говорить? — спросил он и покосился на повязку.

— И даже курить, господин майор! — ответил Бём.

— Ну, это хорошо. А эти четверо чего хотят?

— Я вернулся с ними — они невредимы.

— И вчера их пришло не больше. Ступайте во двор напротив! У нас всего лишь одна рота в батальоне, под командованием лейтенанта Эгера.

Там во дворе стояли четыре походные кухни.

— Ренн! — воскликнул фельдфебель и подал мне руку.

По мне было уже все равно. Он стал меня расспрашивать. Не помню, что я ему отвечал.

На следующее утро мы отступили к Шайи.

Порой мне кажется, что те две недели в Шайи пригрезились мне во сне.

Когда вечером, после боя у Сент-Мари, я стал разбирать на постое свои вещи и открыл ранец, то обнаружил там письмо, еще непрочитанное, прибывшее два дня тому назад.

«Мой мальчик! Сын пастора Альфред погиб, только запамятовала где. Вчера была у них. Просили тебе кланяться. Пастор сказал: желаю вам счастья, которое уже не суждено нам и нашему единственному сыну. По лицу текли слезы, и вскоре он ушел к себе. Соберись как-нибудь, напиши ему. Ты так красиво умеешь это делать. Больше писать не о чем. Каждодневно о тебе молюсь.

Я вышел из дома. На улице я встретил людей из роты. Какая-то старуха бранилась у своих дверей. Собачонка с поджатым хвостом метнулась за угол дома. Я видел все это, но ничего не воспринимал.