Людвиг Ренн - Война

Мои товарищи сидели у себя в квартире, курили и молчали. Или играли в карты — при этом ведь люди тоже молчат. Все были угрюмы и сердились, когда их расспрашивали о сражении. Мне это казалось непонятным. «Хоть бы меня кто расспросил!» — подумал я. Но однажды после обеда наш новый командир роты лейтенант Эгер стал расспрашивать меня, при каких обстоятельствах был ранен лейтенант Бём. Рассказывая ему, как Бём закуривал сигарету, я почувствовал облегчение, когда Эгер рассмеялся, потому что мне вдруг стало страшно говорить о том, что там случилось с остальными.

Обойдя деревню, я вернулся домой. Вечерело. В квартире укладывали ранцы.

— Чем вы тут занимаетесь?

— Снова выступаем — ты что, еще не знаешь? — ворчливо сказал один. Другие даже головы не подняли.

Я занялся своим ранцем. Руки меня не слушались. Почему снова вперед? На черта они нас здесь кормили от пуза, когда сызнова в бой?

Кто-то рядом со мной пробормотал что-то об этом проклятом поле смерти. Впрочем, не знаю, так ли я его понял. Знать бы хоть, по крайней мере, куда нас теперь гонят! Говорят, где-то впереди наши и они залегли в ста пятидесяти метрах друг от друга, а кое-где даже ближе. Как это так, боже ты мой, и как я это выдержу?

Мы построились перед домом. Нас оказалось около шестидесяти человек, остатки четырех рот. Площадь была залита лунным светом. Сейчас ротный нам скажет, что нас ждет.

Командиры взводов отрапортовали лейтенанту.

— Не в ногу, шагом марш!

Мы шли по дороге к Сент-Мари. Вошли в лес и остановились, как тогда, перед местечком. Будем еще раз атаковать?

Через полчаса из деревни вернулся Эгер.

— Не в ногу, шагом марш!

Мне казалось зловещим, что все так повторяется. Да еще этот молчун лейтенант.

Прошли деревню и вступили на луг, по которому пролегла теперь протоптанная тропа. Железнодорожная насыпь впереди лежала в тени, не освещенная луной. Когда мы подошли ближе, я заметил, что вверх по насыпи ведет глубокая канава. Один за другим мы полезли по канаве, лейтенант впереди. Наверху канава была настолько глубокой, что нужно было лишь чуть наклониться, чтобы пролезть под рельсами. И на той стороне насыпи канава тоже была глубокой. Внизу под нами я увидел залитую лунным светом траншею неправильной формы с белыми как мел выбросами земли.

— Взвод третьей роты, — обратился лейтенант к командиру нашего взвода, — вам надлежит продвинуться как можно дальше вправо. Где граница вашего участка, спросите на месте.

Мы шли извилистой траншеей, доходившей нам до колен. Я высматривал то место, где мы тогда целый день лежали вместе с ранеными, но не мог определить его.

Слева, наискось к нашей, примыкала вторая траншея. У нее был на редкость неряшливый вид, будто туда свалили всякую рухлядь. Я обогнул последний угол. Траншея стала широкой и глубокой, а справа ее перекрывала дверь от садовой калитки или что-то похожее на нее, увешанное плащ-палатками. Оттуда торчали две винтовки и две каски. Это часовые выглядывали из-под своей крыши. Все мы не могли проползти через узкое укрытие из плащ-палаток, поэтому вылезли из траншеи и пошли дальше.

Отделение, которое я должен был сменить, залегло в рукаве траншеи, накрытом ветвями и кусками дерна.

— Им надо бы выйти отсюда, до того как мы войдем, — сказал я своим. Став на колени, я сунул голову в укрытие. — Мы пришли сменить вас.

Оттуда выполз унтер-офицер и произнес длинную речь о том, что нам надлежит делать и чего нам делать не положено: нельзя громко говорить! Нельзя загрязнять траншею: до ночи должны терпеть! А перво-наперво — надо очень бдительно следить за неприятелем и при атаке с его стороны во что бы то ни стало удерживать траншею.

«А иначе на что мы здесь?» — сердито подумал я. Он еще многое говорил. Я даже не слушал — все равно не упомнить всего за раз.

— Это, я думаю, все. Впрочем, нет, ночью никто не должен спать, а днем пусть спит половина состава. Слева впереди, примерно в пятидесяти шагах, находится пост подслушивания.

— Высылали патруль из роты? — спросил я. — Хотелось бы знать: взяли опознавательные знаки и ценные личные вещи убитых или нет?

— Высылали, но я туда не ходил. А вы разве участвовали тогда в атаке?

— Участвовал, — подчеркнуто холодно сказал я.

— Прошлой ночью оттуда еще доносились крики раненых — наши секреты слышали. А днем там ничего не было видно.

Меня это взбаламутило. Атака была две недели тому назад. Никто не мог остаться в живых. А вдруг?