Алексей Федоров - Моя война

На этот раз удачно – прямо по курсу, на бугре оказался сарай. Мы осторожно обошли его – это был наполовину сарай, наполовину навес. Под навесом – сено и солома, разделенные проходом, в сарае – за соломой немного сухих стеблей кукурузы, а за сеном (в выгороженном помещении) – мякина.

Рядом с сараем стояли большие круглые копны сена.

Мы с Мишкой предпочли сено, а Яшка с Алексеем – солому. Забирались в сено обычно от стенки, так сделали и в этот раз.

Ветер дул сильный и холодный, он быстро выгнал из соломы наших спутников, ведь солома продувается сильнее. И опять вчетвером, прижавшись друг к другу, мы уснули под утро 17 или 18 февраля 1944 года.

Дежурство устанавливать не забывали.

Когда наступила моя очередь караулить, было часа четыре дня. Я решил вылезти и оправиться. Ребята уже не спали, ведь через пару часов можно двигаться.

Я вошел в сарай и выглянул в дверь – по дороге в городок мимо нас шел путник. Я не мог его разглядеть, поскольку внезапно выглянувшее солнце слепило глаза, а он меня видел хорошо. Я шёпотом предупредил ребят о ситуации и стал ждать. Минуты через три в проход между сеном и соломой шагнул широкоплечий мужчина лет тридцати пяти – сорока. Одна рука была перебинтована и висела на перевязи.

– Ты кто такой?

– Русский военнопленный.

– Куда идёшь?

– Куда глаза глядят.

– Что думаешь делать?

– Хочу устроиться к «бауэру» на работу.

Все это говорилось громко, чтобы слышали ребята.

– Пойдём со мной.

– Если поведёшь в город, то не пойду.

– Пойдём, будешь у меня работать.

Мы вышли из сарая, и он направился к городку.

– Я не пойду в город.

– Не бойся.

– Нет, не пойду. Auf Wiedersehen.

Я быстрым шагом направился к лесу. Немец остался на месте, глядя мне вслед и что-то обдумывая. Очевидно, сожалел о том, что у него не в порядке рука, и он не может меня удержать силой.

«Auf Wiedersehen», – услышал я его крик почти около леса, к которому приближался легкой рысцой.

Я помахал ему рукой и послал воздушный поцелуй. В ответ он погрозил мне кулаком.

Я сел на пенёк и стал дожидаться сумерек. В лесу слышались голоса – командная немецкая речь изобиловала знакомыми словами:

– Los, los, Russe! («Давай, русский, пошел!»)

Там явно работали пленные. Кто они такие, сколько их? Но я не стал искушать судьбу и не пошел смотреть, да и нельзя было отлучаться – вдруг ребята вздумают уходить, а с моего пенька я мог их заметить.

Подмораживало. Чтобы не замерзнуть, я разложил маленький костер из сухих веток, от которых не было дыма, а заходящее солнце не давало возможности увидеть огонь. Просидел часа полтора и, когда начали сгущаться сумерки, короткими перебежками двинулся к сараю.

– Ребята!

Молчание. Я несколько раз повторил свой призыв, внутренне холодея от страха, – вдруг ушли. Но нет, не ушли.

– Ты один?

– Да.

– А мы думали, он тебя увел.

– Слезайте, двигаем.

– Сейчас.

Но так быстро уйти не удалось. Мы услышали топот нескольких пар ног, и я, не теряя времени, зарылся в стебли кукурузы. По голосам было ясно, что вошли трое: тот, с перевязанной рукой, и еще двое, кажется полицейские.

– Russe, raus! («Русский, выходи!»)

Знакомые слова. Четыре месяца назад мы с Николаем под такой же крик спускались с сеновала. Но теперь этот приказ не получил желаемого для немцев отклика. Сарай безмолвствовал. Между соломой и сеном по проходу они вошли в сарай, и луч фонаря скользнул по кукурузе. Один из полицейских шагнул на стебли, у меня сжалось сердце, но тут заговорил хозяин:

– Здесь его не может быть, здесь маис. Он в сене или в соломе.

Они вышли и полезли на сено, непрерывно крича: «Russe, raus! Russe, raus!»

Потоптавшись минут пять по сену и соломе, они спустились и стали совещаться.

– Может, он в копнах? – сказал хозяин, и они вышли из сарая.

Я выскочил из-под кукурузы и тихо позвал ребят. Они не заставили себя ждать и спустились вниз.

Пока немцы кричали и осматривали копны, мы через ту злополучную дверь, где меня увидел хозяин, вышли и, согнувшись почти до земли, стараясь не шуметь, двинулись на запад. А немцы продолжали кричать у копен.

Мы остановились около леса отдышаться.

– Вот это да! – промолвил кто-то. – Еще чуть-чуть и… – последовал известный жест петли на шее.

– Да, нужно быть осторожней, а то дойдет дело до виселицы…

– Этот чертяка мне всю морду искровянил своим сапогом, – сказал Мишка. – Так наступил на щеку, да еще прижал ее, что я чуть не завыл от боли, но не дернулся.