Иван Карасёв - Жизнь одна

– Всё нормально у вас?

– В порядке, товарищ майор, народ отдыхает, но не расслабляется, если что, мы наготове, но, по-честному, без войны оно лучше.

– Кто б спорил, как говорил мой сосед Мойше Абрамыч! Слушай, лейтенант, выпить хочешь? – Комбату явно надоели свои собутыльники, и он искал новую компанию, вот и прикатил в третью роту на «проверку».

Каблуков сразу представил себе во что выльется безобидное предложение и попробовал отказаться. Ему не хотелось участвовать в затяжной попойке с пьяными дебошами и непредсказуемыми выходками, а по ним Выгоревский был специалист.

В польском городке Лешно, когда ждали пополнение после утомительного и дорого обошедшегося броска от Вислы к Одеру, подвыпивший комбат, столкнувшись на улице с двумя сержантами с дивизионного продсклада, приказал им чистить трофейной лошади задницу. «Надо содержать животное в чистоте, товарищи сержанты! От него гораздо больше пользы, чем от вас!» – приказал Выгоревский, вглядываясь в растерянные кругленькие физиономии тыловиков. Фронтовая братия недолюбливала складских, считая их (зачастую заслуженно) мелкими воришками. Те долго отнекивались, но комбат-3 был неумолим: «Смотрите она сама не может, немецкие изверги по своему дурацкому орднунгу ей хвост коротко обстригли. Давай, мужики, поработайте! Это приказ!» Для пущей убедительности Выгоревский положил правую руку на застёгнутую кобуру. Продскладовцы такого напора не выдержались и сдались. И под улюлюканье бойцов Выгоревского выполнили приказание. История получила огласку, но комдив замял дело, правда и представление на очередной орден завернул. Батальон первым вышел к Одеру, но наградили за это другого комбата.

Поэтому Каблуков, не желая участвовать в следующем приключении Выгоревского, вяло попытался отвертеться:

– Честно говоря не очень, что-то мутит меня сегодня, колбаса какая-то странная вчера была, больно жирная.

– Ерунда, хорошая у них колбаса. Давай, лейтенант, и повод есть. За последние бои многих представили к наградам. В дивизии ничего не похерили, а дальше всё пойдёт как по маслу. Тебе «Отечественная война второй степени» будет. Сам подписывал представление.

Каблуков постарался продемонстрировать безразличие к приятному, но ещё не совсем состоявшемуся событию, однако получилось не очень естественно. Он сразу увидел себя с двумя орденами на правой стороне груди – к Красной звезде добавится новый – и медалькой слева. Выглядело вполне солидно. Выражение удовольствия на его лице не ускользнуло от внимательных глаз комбата.

– Доволен, вот и прекрасно!

– Ну разве что по чуть-чуть.

– По чуть-чуть, – радостно согласился комбат, повернулся к заднему ряду сидений виллиса и откинул промасляную ветошь. Под ней в ячейках аккуратного деревянного ящичка красовалась дюжина бутылок с этикетками на немецком языке, – вон оно, только слабенькое ихнее пойло, не водка, кислятина, много не выпьешь. А шнапса в погребе было на понюшку табаку, наши органы внутреннего сгорания, – Выгоревский хлопнул себя по едва наметившемуся брюшку, – сразу всё выработали. Майор достал один пузырь с надписями «RIESLING MOSEL» и поставил на капот. Вытащил из кармана припасённый заранее штопор, принялся открывать.

– Но по чуть-чуть, Зиновий Ефимыч!

– Кнешно, – недовольно буркнул тот, – тебе закуски надо? А то я так.

– Тоже попробую так, – заедание прозрачной, с капелькой желтизны, жидкости рисковало затянуть мероприятие.

Отказать было нельзя не только потому, что это был комбат. Выгоревского в батальоне уважали и за глаза звали «батей». И не за четыре ордена: чем дальше от передовой, тем, бывало, больше наград красовалось на гимнастёрках героев тыла. Настоящий фронтовик, окопник с почти четырёхлетним стажем, от пуль не прятался в штабе, трижды ранен, всё говорило в пользу комбата, лишь за это он был достоин уважения. Однако солдаты, а точнее, их солдатский телефон рассказывал прежде всего другое: то, как их майор стоял на своём, отказываясь гнать батальон в самоубийственную атаку.

Приехал однажды на передовую вместе с комдивом в дугу пьяный заместитель командира корпуса, нашёл комбата, и началось. Полковник, слетевший с катушек от выпитого, приказывал любой ценой взять никому не нужную высоту, размахивал пистолетом, кричал: «Расстреляю, под трибунал пойдёшь!» Наверное, хотел орден за личное руководство успешной атакой. Комдив, тоже полковник, стоял рядом с каменным лицом, лишь иногда робко предлагая: «А может у комкора спросить, Павел Филимоныч? Связь-то есть». Но распоясавшегося полковника было не унять, он лишь прокричал: «Я здесь комкор! Он мне лично приказал, нет, попросил проверить, почему вы уткнулись в этот паршивый городишко. Мне вы подчиняетесь!» Поняв, что убеждать бесполезно, Выгоревский подошёл к незваному гостю вплотную, перехватил в свои ручищи тяжелоатлета, мастера спорта, заряженный «ТТ», который сжимал пьянущий начальник, уткнул пистолет себе в живот и спокойно сказал, глядя полковнику прямо в глаза: «Стреляй! Стреляй сразу, пока живой людей гробить не дам! Только, когда меня порешишь, сам поведёшь батальон в атаку! Замполит в политотделе, а начштаба зубы замучали». Вот тогда пыл смелого за счёт чужих жизней вояки мгновенно иссяк: он весь поник, потупил взгляд, грязно выругался по матери, развернулся и плюхнул своё грузное тело в машину, прошипев: «Я тебе это припомню, ссс-ука, до конца жизни в майорах ходить будешь!» Полковник вместе с молчаливым и немало перетрусившим комдивом укатил прочь. А высоту на окраине силезского городка они обошли той же ночью и утром ворвались в него. Почти без потерь, там немцы их не ждали.