Николай Личак - Офицер артиллерии

— А вот и я! Показывайте, что у вас тут и как? — Долго беседует с солдатами и сержантами, потом идет к командиру батареи и требует: — Давай подзаймемся, приобщи-ка меня к артиллерийской науке.

Повозится час — два, попыхтит и будто невзначай спросит:

— А почему у тебя, командир, люди уже третью неделю не мылись, не парились? Насекомых развели. А?

Ковтунов знал все это, знал, что бойцы любят комиссара, чувствовал ту большую помощь, которую оказывал ему Михалев, и высоко ценил его за это.

Васильев сидел у стереотрубы в небольшом добротно сделанном в железнодорожной насыпи блиндаже, когда к нему вошел Михалев. Полушубок обильно припорошило снегом, и комиссар, отряхиваясь, молча выслушал короткий доклад командира батареи, пожал руку и сказал:

— Удобно устроился. А где живут разведчики, связисты?

— Рядом, товарищ старший политрук, в землянке, — ответил Васильев и, зная страсть Михалева к чаю, предложил: — Может, чайку хотите, с морозу?

— Хочу. Только потом, а сейчас покажи землянку: темнеет, не найду сам.

Васильев пожал плечами и повел Михалева к землянке.

— Ну, иди занимайся своими делами, — отпустил его комиссар и, приподняв полог плащ-палатки, прикрывавшей вход в землянку, пригнулся и пролез в узкую щель.

Васильев постоял с минуту, прислушиваясь. Из землянки донеслись голоса приветствовавших комиссара бойцов. Потом они затихли: что-то говорил комиссар, но что именно разобрать было нельзя, так как голос его заглушил громкий смех.

Васильев еще раз пожал плечами и вернулся на наблюдательный пункт. Было тихо, и он, приказав разведчику поставить чайник, прилег на нары. Его обидело то, что комиссар не остался с ним, не поговорил, а сразу отправился, как он говорил, «в массы». Правда, он знал об этой привычке Михалева, его умении как-то легко и сразу войти в контакт с людьми, расположить их к себе. Что ж, в этом не было ничего плохого. Но по опыту других командиров батарей, где бывал комиссар, Васильев знал также, что после такого «общения с массами» старший политрук оказывался в курсе всех батарейных дел, был хорошо осведомлен о том хорошем и плохом, что есть в батарее.

Люди видели в нем человека, с которым можно поговорить по душам, поделиться самым сокровенным, иной раз и пожаловаться на несправедливость. Солдаты и сержанты знали, что Михалев никогда не откажет в помощи и содействии, и запросто обращались к нему. Однажды, например, комиссар решительно вмешался в дела полковой продовольственной службы и настоял на том, чтобы сняли прежнего начпрода, обвешивавшего батарейных старшин.

Васильев так и остался в батарее Ковтунова с того памятного боя под Харьковом в сентябре сорок первого. Дела шли у него неплохо, и, когда Ковтунов стал командиром дивизиона, Васильева назначили на ту самую батарею, которой командовал прежде Ковтунов. Это было уже в то время, когда комиссаром в дивизион прибыл Михалев. Он-то и настоял на том, чтобы Васильев остался в дивизионе. Когда Васильев остался, он решил во что бы то ни стало доказать, что будет не последним командиром батареи не только в дивизионе, но и в полку.

В блиндаже было тепло, в печке весело потрескивали дрова, в трубе гудело, а по стенам и потолку бегали темно-красные блики. Васильевым овладела дремота, и, чтобы не заснуть, он поднялся и сел на нарах. Чайник бурно кипел, из носика вырывалась струя густого пара.

— Однако… — произнес Васильев, посмотрев на часы. Потом поднялся, достал чай и белый с выщербленным носиком чайник для заварки, подошел к печке.

— Постой-постой, — услышал он в то же самое время позади себя окающий голос и, вздрогнув от неожиданности, оглянулся. — Это я сам сделаю. Это дело, брат, искусства требует.

Михалев сбросил полушубок и взял из рук Васильева чайник для заварки. Ополоснув его кипятком и всыпав чаю, поставил на кипящий чайник.

Васильеву не терпелось заговорить о рекомендации, но он не хотел делать это первым и, в свою очередь, ждал, что об этом начнет комиссар. Но Михалев молчал. Тогда Васильев нехотя, а потом все более и более увлекаясь, стал рассказывать о приспособлении, которое придумали его разведчики для засечки орудийных и минометных батарей противника, ведущих огонь ночью. Он подвел комиссара к амбразуре и показал несколько проволочек, вертикально натянутых на некотором удалении от стереотрубы.

— Каждая проволочка находится точно в створе с засеченной в дневное время батареей или орудием, — пояснил он. — Ночью же мы наводим стереотрубу на вспышку, и если направление совпадает с какой-либо проволочкой, то мы точно знаем, что это за цель. И просто и удобно…