Александр Андреев - Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

— Посидите с нами еще немного, Григорий Антонович.

Скворцов остался.

— Вообще-то мне торопиться некуда… Токарев, сходи, пожалуйста, за мастером Бабуриным.

— Его нет, он учится вместе с Петром Гордиенко. — Алеша взглянул на заскучавшую Елену и заявил вдруг: — Между прочим, я бы занятия пропустил.

Я ревниво хлопнула его ладонью по лопаткам.

— Вот ты какой! Увидишь красивую девушку, все бросишь и к ней!

— Я — да, к ней. Женя. — Алеша придвинулся ко мне чуть плотнее. — Но Петр, как видишь, по-другому решил. Упорный, черт…

— Я люблю этого парня, — сказал Скворцов. Сумерки, сгущаясь, словно зацепились за его щетину на подбородке, черными тенями осели в глазницах, выделив крупные белки. Кроме того что он упорный, он еще и умница. Поэтому я и уверен, что он скоро вернется: не состоятся занятия, преподаватель заболел или еще что-ни будь в этом роде…

Отодвинув от себя стакан с недопитым чаем, откинулся на спинку стула, сунул в угол губ сигарету.

— Мужество и упорство вырабатываются путем насилий над своими желаниями, — заговорил он, взмахивая тяжелой рукой. — А у наших желаний чаще всего бывает одно направление — на праздные удовольствия. Это не требует ни особых духовных качеств, ни высоких мыслей, ни больших чувств. Плыви себе по течению, поглядывай на зеленые бережки. Против течения способны грести только сильные характеры.

Елена положила локоть на стол, далеко отставив его от себя, подперла щеку.

— Все это слова.

Скворцов помедлил, раскуривая новую сигарету.

— Вы правы, — заговорил он; от дыма сигареты слова его казались дымными и горькими. — Рассуждать, давать оценки людям, поступкам, критиковать — легко, даже приятно. Труднее, конечно, создавать. Ох, как это трудно — создавать!.. Ты не пьешь? — спросил он Алешу.

— Нет.

— И не надо. Когда жизнь нанесла мне нокаут — было такое время, — я растерялся. Я стал пить — от страха. Пил страшно, безудержно, до скотского состояния. Отовсюду выгоняли… Потом бросил — надоело. Надоело, и все!.. Перестал ощущать мир. В голове, в глазах, в сердце — дурман, муть и больше ничего. Перестал различать звуки, краски, запахи — мир исчез навсегда. Бросил пить, и все вернулось: звезды, запах сирени, лунный трепет на воде, звучание музыки. Шопен… Вы любите Шопена? Изумительный музыкант. А как смеются дети, Алеша?.. Все это я услышал и увидел недавно. А десяток лет был просто выброшен из жизни… Мне уже за сорок, а биография моя уместится на четвертушке листа бумаги. Светлых пятен в ней немного — время детства и война, годы великой встряски. Жестокие и пользительные годы!.. Я это говорю вам для того, ребята, чтобы вы ценили жизнь со всеми ее неурядицами, со всеми трудностями и цеплялись бы за каждый ее день, за каждый час — руками, зубами, всем своим существом… И за хороших людей надо держаться. Встретил хорошего человека и не упускай, держись за него…

Елена поморщилась и вздохнула, с упреком взглянула на меня, точно спрашивала, зачем я ее сюда привезла. Она тосковала оттого, что не могла отделаться от Аркадия, что ожидало ее бурное, мучительное объяснение с ним, что предстояло нести наказание за свой поступок, а какое это будет наказание — неизвестно. Действительно, зачем я ее притащила с собой? Это для меня здесь лучше, чем в родном доме, — здесь Алеша, вот он, рядом, я ощущала тепло его плеча. Елене все это чуждо. Я даже почувствовала свою вину перед ней…

— Лена, хочешь, пойдем куда-нибудь все вместе? В кино или в парк? Потанцуем…

— Я прошу вас подождать, — сказал Скворцов. — Скоро придет Петр.

— Кино надоело, — лениво проговорила Елена. — Все одно и то же: герои для вида поссорятся из-за пустяков, для вида помучаются, а потом обязательно обретут согласие, мир и счастье. И на танцах тошно. Молодые люди с прилизанными волосами танцуют с серьезными, даже скорбными лицами, точно выполняют какую-то важную обязанность. Мыслители со щепоткой мозгов в черепной коробке! А девчонки млеют под музыку. Смотреть на это со стороны, да еще в плохом настроении, ужасно…

Скворцов нетерпеливо завозился, громоздкий и какой-то мохнатый в сумерках.

— Скажите, Елена, — я хочу понять, — почему вам скучно? Молодая, красивая…

— Не знаю, — отозвалась Елена резко. — Добрых и сердечных людей мало, вот в чем наша трагедия. Зато мерзавцев хоть отбавляй. На каждом шагу. Если бы я могла, если бы мне дали такое право, то я душила бы их. Без всякой жалости! Удивительно: человечество совершило такой трудный путь к своему совершенству — через века! А подлецов не убавилось, они увеличиваются в геометрической прогрессии.