Катарина Байер - Двойная эмиграция

Дождь был моим союзником – я практически бесшумно на четвереньках влетела на крыльцо, пересекла небольшие сени, вспомнив на ходу, как Наталья иногда называла их прызьбой, и, вбежав в горницу, сразу кинулась к стоящему с карабином наизготовку солдату. Он даже не успел повернуться в мою сторону, а я уже полоснула скальпелем по его толстой упругой гладкой шее.

Кровь брызнула струёй, разлетаясь чёрными каплями по стенам, столу, стульям, занавескам на печи. Даже в ночном полумраке горницы, чуть-чуть освещаемой светом тлеющей лучины, вставленной в прорезь перевёрнутой вверх дном высокой железной банки (видимо, из-под немецких консервов), было видно, как капли эти, попав на светлые печные занавески, стали увеличиваться в размерах, бледнея с каждой секундой. Это всё – и про лучину, и про капли, и про занавески, я не видела. Я вообще ничего не видела, это просто мимоходом врезалось в мою память и осталось там навсегда…

А я в тот момент уже успела обернуть голову в дальний угол горницы, даже ещё не успев повернуть туда своё тело, и увидела, как второй немецкий солдат громко ругнулся и бросился в мою сторону, вскидывая свой карабин… И ещё я увидела испуганные и широко-широко раскрытые постаревшие глаза моей сестрёнки, которая сидела на полу, зажавшись в углу между кроватью и старым до боли знакомым мне сундуком. Я отшатнулась, а стремительно приближающийся ко мне немец вдруг запнулся одной ногой за коврик, лежащий посреди горницы, и рухнул на пол – головой прямо в мою сторону, громко загремев оружием. Я плохо видела, что происходит, и лишь по грохоту поняла, что он в самом деле свалился на пол. Я тотчас прыгнула на его голову, которая оказалась ко мне ближе, чем все остальные части его тела, и занесла свой скальпель, но он дёрнул головой, и я промахнулась, лишь порезав ему ухо – скальпель оказался не очень удачным оружием в борьбе с превосходящим меня в силе противником.

Солдат был не просто сильным, он был ещё и сообразительным – его же учили выживать! Выживать в любых, даже самых экстремальных условиях! Он был солдатом, пришедшим воевать! И он стал дёргать головой в разные стороны, стремясь подняться на ноги. Тогда я схватила его за короткостриженые волосы, пытаясь повернуть его голову ухом кверху, чтоб достать-таки своим скальпелем кровеносный сосуд на его толстой шее! А он, быстро мотая головой, видимо поняв, что только это может сейчас его спасти, уже встал на колени и начал подниматься на ноги, порываясь скинуть меня со своей головы.

Это все длилось какие-то секунды, и я не видела его лица, а видела лишь короткостриженый мотающийся затылок. Затылок, который изо всех сил пытался выжить… Тогда я громко зарычала, как зверь, готовый растерзать свою добычу, и спиной почувствовала, как метнулась в мою сторону тень из дальнего угла горницы. Метнулась и обрушила что-то тяжёлое прямо на спину немецкого солдата. Он дёрнулся и затих – то ли от неожиданности, то ли от испуга, то ли тень его ранила. Я для пущей убедительности завершила своё страшное дело с помощью всё того же скальпеля… Чтоб уж точно, чтоб наверняка… Он пару раз дёрнулся в судорогах и затих. Я сползла с его головы и какое-то время лежала на полу без движения. Потом опомнилась и села, присматриваясь в полумраке. На меня смотрели глаза нашей покойной мамы…

Мы обнялись и так, обнявшись, немного посидели молча. Конечно, это была Наталья – моя старшая сестра. С возрастом она стала сильно походить на маму: тот же разрез чуть прищуренных глаз, те же ямочки на щёчках, тот же – слегка вправо – наклон головы во время разговора. Даже тембр голоса немного изменился – в нём улавливались мамины интонации.

Потом мы принялись перетаскивать убитых немцев из горницы в сени. Мы долго не рассуждали о том, куда их деть, – прямо за хатой начинался глубокий заросший травой и кустарником овраг, туда мы их и потащили. Кое-как.

Через запасные маленькие двери в сенях, заваленные старыми вещами и кучей тряпья, мы выволокли сначала одного, а следом за ним и другого немца, подволокли поочерёдно к самому краю оврага и, изо всех сил раскачав их за руки и за ноги, бросили в овраг. Когда тела скатывались по склону оврага, слышался хруст и треск кустарника, но дождь здорово приглушал все звуки, помогая нам, как никто другой.

Затем мы со всех ног кинулись в хату, боясь непрошеных гостей. Кто же знает, что у этих немцев на уме? Сестра схватила немецкие карабины и, спустившись в земляной погребок под кладовой, зарыла их где-то там в каком-то схороне, чтоб их не нашли при обыске.