Дамир Губайдуллин - Воскресенье

– Ааа, так я, это…– замялась Круглова, – товарищ полковник, разрешите на выходные в Москву! Очень домой хочется.

– Пф, да, пожалуйста, – хмыкнул полковник и подошел к окну, – это все?

– Так точно! – Воскликнула Женя. – Разрешите идти?

– Идите. Не смею вас задерживать. Идите, идите, – проводил ее подозрительным взглядом мужчина.

Снова выйдя из здания, Женя пригнулась, и, словно под пулями, прокралась вдоль стены, Схватив дело и спрятав его за пазуху, она так же, в полуприсяде, понеслась прочь от здания управления.

***

Часы в городской больнице пробили полночь. Сладко задремавшая на посту медсестра не заметила прокравшуюся в помещение девушку в голубом сарафане. Чмокнув губами во сне, медицинский работник повернулась на другую щеку и широко зевнула на рабочем месте.

«Вот ты спишь, Сухов», – прокравшись в пахнущую хлором, темную палату с синими стенами, присела рядом с кроватью Женя, – «а я тут, между прочим, законы нарушаю. Эх, был советский милиционер, и нет его. Какой позор», – Круглова взяла парня за руку. – «Тебя уже не хватает, Олег. Поправляйся».

– Товарищ участковый, а если бы я еще немного подождал, вы бы и в любви признались, – открыл глаза молодой человек и рассмеялся.

– Ах ты, гадина! – Женя схватила газету с тумбочки, свернула ее в трубочку и ударила парня по забинтованной голове.

– Ох, не бейте, у меня там слабое место! И вообще, тише, тут люди отдыхают! – Шикнул Олег, кивнув на соседей по палате.

– У тебя там пустое место! – Шепотом воскликнула Женя и потрепала парня за нос. – Как я рада тебя видеть. Как самочувствие? Какая странная палата, Олег.

– А что странного? – Приподнялся Олег, убирая одеяло. – Да, потихоньку, – ответил он, сжимая руку девушки, – голова болит, а так ничего. Я тебя еще днем ждал, Жень, – посмотрел Сухов Кругловой в глаза, – спасибо, что пришла.

– Просто я как-то еще во время учебной практики была в палате, где лежали смертники. Знаешь, она такая большая и светлая. Будто людей в последний путь со светом отправляют. А здесь вроде бы легкие травмы, а палата такая маленькая. Жизненные контрасты. Ладно. Ты, главное, выздоравливай, – провела ладонью по его лицу Женя. – Отдыхай, высыпайся. А я завтра еще приду.

– Клянешься?

– Честное пионерское!– Счастливо, по-детски улыбнулась Женя, козырнув пионерским жестом. – Ой, столько всего рассказать надо, много чего нашли. А, я бы раньше пришла, но к тебе не пускали, Давыдов запретил. Сказал отдыхать.

– Ох, – покачал головой Олег, – придумает же. Вечно такой, – осекся он, – да, прости. Я обещал.

–Олег, ты должен мне все рассказать, – Женя взяла его руку и прижала к своей щеке, – все–все. С самого начала.

– Да, – кивнул молодой человек, – я обещаю, что все расскажу. Как придет время.

– Хорошо. Вообще, я думала, что дома ты выздоровеешь гораздо быстрее.

– В смысле, дома?

– Ну, если тебя забрать домой и там лечить – это будет гораздо быстрее и полезнее, – объяснила девушка, – а я буду к тебе ходить, кормить, поить, ухаживать.

– Ну, хорошо, я согласен. Прислуживайте, королева.

– Я тебе сейчас, – Женя вновь схватила газету, но вдруг замерла.

– Чего? – Обеспокоенно спросил Олег.

– Нет, – с ужасом произнесла девушка, коснувшись головы, – нет, нет, нет!!!

Не говоря ни слова, Женя кинулась из больницы.

***

Едва сдерживая слезы, она выбежала из здания и схватилась за голову. Это конец, ее посадят. Исключат из партии, из органов, из жизни! Какая же дура, что же ты делаешь, Женя! Влезть в кабинет к начальнику управления милицией, украсть документы и забыть пилотку. Это конец. Сама во всем виновата. Это конец, ее посадят.

Глотая слезы, Женя побрела к дому.

***

Какого же было удивление, когда она обнаружила входную дверь открытой. Осторожно вступив в темноту, Женя обомлела.

По ее дому будто бы прошлись разбойники, повалив все на землю. Книги, вещи, фотографии – все лежало на полу, в безразмерной куче. Приемник был расколот надвое, его провода торчали наружу, семейное фото разбито. Мешок из дома Елены Павловной, кстати, цел. Спокойно лежал на кровати.

Над столом под часами, висела Женина пилотка, приколотая финским ножиком.

Лишь Жариков–Шариков спокойно спал в своем углу, будто бы ничего не произошло.

***

Часы на городской башне пробили час ночи. По улицам пробежал холодный ветер – предзнаменование дождика, который уже стучался в чугунные ворота города. Он прошелся по мостовой, между мраморными колонами городского театра. Затянул унылую, монотонную песнь, и пошел гулять в алею трех тополей, в самую вершину многовековых деревьев.