Леонид Мончинский: Прощёное воскресенье

Произведению Мончинского весьма трудно дать определение, поскольку для романа оно слишком мало, а для повести слишком велико. Но еще труднее писать к нему предисловие. Во-первых, оно скажет само за себя, так что переизлагать его нет никакой надобности. Во-вторых, оно написано так хорошо, что требует такого же хорошего предисловия, а когда заранее знаешь, что надо написать хорошо, то обычно получается плохо. И все же я выскажу несколько своих мыслей, навеянных этой великолепной вещью.

Эти мысли относятся к главному сейчас для нас вопросу: быть или не быть России? Сошла она с исторической сцены, или же еще возродится, как это было с ней в 1613 году? Об этом думают сейчас многие, и на эту тему есть уже немало содержательных публикаций. Если кратко суммировать выраженную в них точку зрения, она сводится к следующему: ни о каком возрождении России не может быть и речи до тех пор, пока русский народ не покается в грехе революции. Особенно ясно и убедительно этот взгляд изложен в обращении митрополита Виталия к российской молодежи, опубликованном недавно в «Православном вестнике». Можно сказать, что владыка Виталий доказал необходимость нашего покаяния, как математики доказывают свои теоремы. Но даже если мы все сойдемся на этом, это мало что даст для прогнозирования нашего будущего, ибо тут же встанет другая проблема: по каким признакам можно определить, началось народное покаяние или нет? Ведь нелепо ожидать, что все русские вдруг начнут рвать на себе одежды и посыпать головы пеплом. Речь тут идет не о личном, а об общественном сознании оно функционирует по своим специфическим законам. Свидетельства покаяния тут могут быть косвенными, и, чтобы распознан Ж, нужно понять эти законы, а это не так просто.

Наводящим соображением здесь может быть следующее: в чем бы конкретно ни состоял процесс восстановления разоренной и униженной России, это будет процесс творческий, а не разрушительный. Вера в то, что достаточно уничтожить плохое, как само собой все сделается хорошим, есть типичный атрибут «революционного» мышления, а от него-то нам и нужно поскорее освобождаться. Поэтому мы должны искать проявлений такого покаяния, которое обладает созидательной энергией. А ею обладает только одно: любовь. Ненависть созидательного потенциала в себе не содержит, и именно поэтому коммунистическая идеология оказалась абсолютно бесплодной. Следовательно, творчески покаяться в чем-то — значит не столько возненавидеть свой соблазн, сколько возлюбить ему противоположное.

Доминантой сочинения Леонида Мончинского как раз и является любовь. Я хотел было написать: любовь превалирует у него над ненавистью, но эта фраза мне почему-то не понравилась и, подумав, я понял, почему: здесь вообще нет ненависти. Даже Родион, расстреливающий икону и уничтожающий храм, не является тем персонажем, которого литературоведение именует «отрицательным героем»: Мончинский не осуждает его, а жалеет, а в народе глагол «жалеть» часто заменяет глагол «любить». И в этой скрытой любви, даже к одержимому бесами революции русскому человеку, нет никакой искусственности, никакого надрыва — она натуральна для ав тора, как дыхание. Что же, неужели он обладает такой великой мудростью, которая поднимает его над человеческими эмоциями? Я знаю Мончинского лично, и этой старческой мудрости в нем никогда не замечал. Если исключить его удивительную писательскую одаренность, он такой же человек, как и все мы. И эта его «среднестатистичность» в данном случае особенно мне дорога: она означает, что русская душа близка к великодушному прощению заблудших сынов России, начавших по наущению врага ее уничтожать. Это уже шаг к тому, чтобы «покрыть любовью» былой раскол нации и сосредоточить все усилия на строительстве будущего. В этом смысле очень удачно название романа: «Прощеное воскресенье». Путь к воскресению России лежит через прощение!

Но, конечно, это не значит, что все действующие лица освещены в романе ровным матовым светом, как яйца в инкубаторе. Игра светотеней присутствует в нем в очень сильной степени и создает красивое рельефное изображение. Заповедь любви к ближнему относится здесь в первую очередь именно к ближним, а кого надо считать таковыми, разъяснено нам в Евангелии: тех, кто творит добро.