Дамир Губайдуллин - Воскресенье

– Хорошо, – машинально ответил Витька и вдруг осекся, – вы сегодня с нами, товарищ участковый, ну, за «колючку»?

– Нет, – сухо ответила девушка, – передай, пусть возвращается домой. Вечность там все равно не пробегает.

– Передам, – кивнул Витька, – разрешите идти, товарищ милиционер?! – Бодро воскликнул, козырнув пионерским жестом.

– Иди, чучело, – тепло рассмеялась Женя. – Маме привет. Завтра обязательно позвоню.

– Спасибо, Евгения Марковна! – Поцеловав ее в щеку, Витька убежал в сторону дома, сверкая пятками.

Женя на мгновение улыбнулась, проводив его взглядом, но в душе снова засела грусть. Она не заметила, как привыкла к нему. Сухов всегда был рядом, чтобы не случилось, с другой стороны, Женя совсем его не знала. Но разве это было важно? Олег жив, и это самое главное.

– Ох, Евгения Марковна, простите, – столкнулась девушка с Яковом Моисеевичем, когда поднялась со скамейки и направилась к выходу из парка, – старость, не заметил.

– Ну, что вы, Яков Моисеевич, какие ваши годы? – Ответила Женя с улыбкой. – Гуляете?

– Да, вот, вышел почитать и, так сказать, духовно обогатиться, – мужчина, как всегда одетый во все светлое, с иголочки, вынул из завернутой в видавшую виды газеты книгу. – «Владимир Ильич Ленин». Маяковский.

– Интересно, – оценила Женя, прихватив улетающую от ветра бумагу, – какая интересная у вас газета. Это же, – Она взглянула на дату. 1948-й год, но привлекло ее не это. На первой странице была напечатана фотография Елены Ракицкой и еще нескольких девушек. – «Забытый подвиг рижских партизанок…», – прочла Женя, – Яков Моисеевич, откуда это у вас?!

– Да дома нашел, первое, что под руку попалось, – поджал плечами мужчина, приподнимая очки на лоб, – а что такое? Вас что–то интересует?

«…Диверсионная группа попала в засаду и была практически полностью уничтожена…», – прочитала Женя. – «В живых остались бравые комсомолки, наши товарищи Елена Ракицкая, Ангелина Портнова и Галина Сокол. Имена других девушек, павших смертью храбрых – Рузили Гарифуллиной и Маргариты Бондарь, останутся навечно в памяти благодарных потомков…».

Сокол! Вот тебе и Falke.

«Сокол. Он нашел меня. Обнимаю тебя, Сокол. Лети».

Дрожа от волнения, Женя кинулась к управлению.

***

Как такое могло произойти? Как такое возможно? Как советская партизанка могла оказаться в лагерях ГУЛАГа? Что могло случиться? Лицо Жени покрылось краской от волнения, а в висках стучала барабанная дробь, но иного выхода не было. Она должна. Это необходимо.

Миновав КПП, Женя прошла по вечернему коридору к кабинету Давыдова. Она старалась идти как можно тише, но шаги в пустом помещении разносились грохотом матроса Розенбума, шагнувшего с памятника.

«Преступник, ты преступник, Женя!».

Ох уж, этот внутренний голос.

Подойдя к кабинету, Круглова оглянулась. Никого. Да какая разница, дежурный ее видел, на КПП ее видели, что ты творишь, Евгения?! А разве есть выход?! Ракицкая просила узнать правду, но Давыдов дело не дает, какое право имеет?! Или имеет? А если Давыдов на месте? С улицы его в кабинете не было видно. На дрожащих ногах Женя выдохнула и дернула ручку. Закрыто! Как же быть? Окно, у него было открыто окно, она видела с улицы!

«Ненормальная!»

Выйдя из здания, Круглова обогнула корпус и подошла к окну кабинета Давыдова. Да, открыто. Офицера внутри нет. Ну, в бой, Красный командир. Сбросив пилотку в траву, она привстала на носочки и зацепилась рукой за подоконник. Как же мешала юбка! Подтянувшись, Женя развернулась спиной и присела на подоконник. Ура! Мама, скорее! Главное, не попасться. Этого ей не простят. Никогда не простят.

«Это трибунал, Круглова! Остановись!».

Сердце бешено колотилось, быстрее! Женя кинулась к стопке дел на столе. Случай с Ракицкой свежий. Оно должно быть здесь. Оно обязательно должно быть здесь.

«Ее поймают. Ее поймают и посадят, надо же было ехать на край земли, чтобы сесть в тюрьму, это было гораздо проще сделать в Москве, Круглова!».

Да где же оно?! Трясущимися руками Женя разгребала дела, пока не нашла нужную папку. Ее посадят. Ее обязательно посадят, мама, как она будет жить? Осуждающе с портрета смотрел генеральный секретарь, застыли в презрении глаза Ленина в мраморе. Развернув фигурку лицом к стене, Женя пожала плечами, глядя на Брежнева.

«Леонид Ильич! Ну, нельзя иначе! Нельзя, поймите».

–Ааа…– застыл Давыдов на входе, бесшумно открыв дверь. Успев выбросить папку в окно, Женя встрепенулась, поправила убранные в хвост волосы и застыла по стойке смирно. Это конец. – А, это самое… Что вы тут делаете? Насколько я помню, у вас выходной, товарищ участковый, – закрыл дверь Вячеслав Анатольевич.