Ванда Петрова - Вернись живой

Кулон удалось выменять на продукты. Мила сварила вкусный суп, которого у них не было уже давно. В квартире запахло мясным. После сытного ужина Кузьма Гаврилович предложил перебраться Миле с Викой на время в его квартиру, квартира теплее, Вику не надо утром будить нести к нему, пусть внучка спит, присмотреть за ней он сможет и сейчас, девочка послушная, понятливая не по возрасту.

– Вот так, дочка, нам надо сделать, так будет со всех сторон лучше, – заключил Кузьма Гаврилович, запыхавшись и от волнения и от такой длинной по его здоровью речи.

И Мила с Викой и Кузьма Гаврилович стали жить в его квартире одной семьёй. Мила готовила еду на другой день для них, а Кузьма Гаврилович оставался с Викой вдвоём, передвигаясь в квартире по стеночке и опираясь на палочку. Вика шла рядом, так они дружно ели, играли, спали, до прихода Милы.

Когда в последних числах января в сводках объявили конец блокады Ленинграда, Кузьма Гаврилович радостно улыбаясь пришедшей с работы Миле – вот, дочка, гонит наш народ извергов, гонит, встал с кровати на ноги, не опираясь о стену, пошатываясь, дошёл до окна и с того дня пошёл на поправку. Из Анапы пришло уже несколько писем …

……………….

Встав с постели на свои ноги, Кузьма Гаврилович решил «произвести ревизию» в своей квартире и стал просматривать все свои шкафы, сундуки, чемоданы …

И всё, что было хоть немного ценное в это время, аккуратно складывал в одно место, а вечером показывал Миле – можно или нет выменять это на продукты. Однажды Кузьма Гаврилович раскопал из потаённых уголков горжетку. Моль её не тронула, так как она вся была в нафталине и хорошо завёрнута.

– Степанида не любила её и всего один раз надела, а потом и вовсе упаковала, – рассказывал вечером Кузьма Гаврилович Миле, – Вот и пригодилась, может даже Викусеньке, внученьке моей, сладенького чего удастся раздобыть …

Горжетка была красивая, дорогая и совсем новая. В первый же выходной Мила пошла на рынок. День выдался морозный, ветренный, Мила закуталась в платок и от холода, да и чтоб знакомые меньше узнавали и не докучали расспросами. Подходили покупатели, но Мила не спешила с обменом, понимая, что такую дорогую красивую вещь можно обменять на хорошие продукты. Прошёл мимо мужчина в дорогом пальто, бобриковой шапке, но потом приостановился, посмотрел в пол-оборота на горжетку и вернулся, Мила обрадовалась, такие абы чем не расплачиваются. Мила сразу перечислила дефицитные продукты.

– А деньгами? – спросил мужчина.

Но Мила знала, что и с деньгами ей не достать тех продуктов, которые сейчас им всем так нужны и отрицательно замотала головой – нет.

– Ладно, называйте цену, – сказал мужчина.

Милу дома ждали Вика и Кузьма Гаврилович, без преувеличений их жизнь зависела от того, что она выменяет на рынке вот за эту горжетку. Мила назвала, что ей надо. Затем они пошли к машине и мужчина, приоткрыв дверцу, позвал:

– Софочка, взгляни.

– Ну что ты нашел на этой барахолке?! – раздался из машины капризный голос.

Мила, услышав имя, а затем голос, вздрогнула и быстро подняла платок выше к глазам, закрыв себе всё лицо.

Из машины показалась меховая кокетливая шапочка, а затем и её обладательница. Поторговавшись с Милой, которую Софья не узнала в закутанной по самые глаза и говорившей глухо через платок, Софья, выговаривая капризно в растяжку каждое слово, согласилась взять горжетку. Мужчина расплатился, переложив из машины договорное количество продуктов в сумку Милы.

……………….

Кузьма Гаврилович окреп и стал снова выходить с Викой во двор на прогулку. Мила теперь могла быть спокойнее и не бежать к квартире через две ступеньки в страхе за Кузьму Гавриловича и Вику, Кузьма Гаврилович опять справлялся сам. И это было очень своевременно, потому что на фабрике приходилось оставаться после смены.

Подходил к концу март сорок четвертого года, наши войска вышли к реке Прут – государственной границе СССР, шёл 1009 день войны. Собрав в себе все силы, Мила ответила на письма из Анапы. Написала и про свою работу. И про карточки, подробно перечислила чего и сколько выдают. Написала про погоду, написала про беженцев, что теперь они вернулись домой, и квартира опять пустая. Написала, что и у них тоже жили беженцы, и тоже уехали к себе домой. Много написала обо всём и обо всех, но так и не смогла написать про маму.

Наши войска наступали, партизаны присоединялись к армии. Мила целую неделю не могла вырваться в военкомат. Может, есть хоть какая-то утешительная весточка. Выбрав минуточку, Мила побежала в военкомат. Знакомого майора не было, вместо него был другой незнакомый. Об Глухове, отце Милы, известий не было ни каких. На вопрос об Андрее Плетнёве, незнакомый работник военкомата, полистав и почитав бумаги на столе, строго спросил, кем она приходится Андрею Плетнёву. У Милы ёкнуло сердце и сильно заколотилось от страха перед неизвестностью – что случилось, почему он так пристально смотрит на неё. Зашёл работник военкомата, знавший Милу по её многочисленным посещениям, приветливо поздоровавшись, добавил: