Ванда Петрова - Вернись живой

Потерю мамы Мила едва пережила, слегла в горячке с высокой температурой и возможно, только страх за Вику помог Миле оклематься от горя – а с кем, если меня не станет, Вика останется, опять в детдом …

Помог и в этот раз им с Викой Кузьма Гаврилович, вызвал врача, купил все предписанные лекарства, не отходил от Милы, занимался с Викой, пока Мила не поднялась. Теперь, когда Мила была на работе, за Викой присматривал сам уже старенький больной Кузьма Гаврилович. Вика часто болела, не хватало витаминов и просто – еды.

……………….

Шёл 1943 год – третий год войны. Наши войска в жестоких кровопролитных боях наступали. В Сталинградском котле немецкая группировка после ожесточенных боев 2 февраля была полностью ликвидирована. В плен был взят фельдмаршал Паулюс с остатками своих войск. Мила, улучив время, опять поспешила в военкомат. Но об отце и Андрее в военкомате ничего нового не поступало. И им по-прежнему не было весточки. Мила попросилась на приём к военкому. Усталый, с бледным худым лицом, военком кивнул на стул, Мила села на краешек и затаила дыхание – а вдруг хоть он скажет что-то обнадёживающее …

Ничего нового не было. Мила спросила про партизанские отряды. Военком устало пояснил, что связь с партизанами установить очень трудно, но кем-то взрываются склады с боеприпасами, составы … И подбодрил Милу:

– Не теряйте надежды, Глухова.

В сентябре по сообщениям в сводках Мила узнала, что освободили Анапу. Как там дедушки и бабушки, но при радостной мысли об освобождении Анапы, Милу ожгло безысходное отчаяние – как она напишет про маму …

……………….

Пришли письма из Анапы. Дедушка Павел пока не встаёт. И вопросы: «Как ты там, доченька, как Милочка, где сейчас Вадим, пиши скорее …» И Мила ни чего не написала, не ответила на эти письма, пусть думают, что затерялись в дороге …

А война шла уже третий год. Перемогая все тяжести военной жизни, Вика становилась всё смышленее и понятливее. Соседа Вика называла дедушкой, слушалась его, ни по какому поводу не капризничала, ни просила сама кушать, словно уже понимала, что еды мало и дедушка сам знает, когда её покормить. Послушно ложилась спать днём.

Мила, глядя на худенькое личико Вики, втихомолку плакала, продавать уже было нечего, небогатый быт весь был распродан, выменян на еду. Жалко было и умершую маму, и Кузьму Гавриловича, не отказавшего Миле в помощи. Теплилась надежда об отце и Андрее, без вести, все-таки не похоронка, вон там где-то партизанские отряды, может и Андрей в партизанском отряде, а там где-то и отец, живые … Только бы – живые, только бы вернулись живые, только бы – живые … Мила сглатывала комок подступивших рыданий, не надо Вику пугать своим плачем, она всё уже понимает, вон какими глазами смотрит …

– Доченька моя, не бойся, всё хорошо … будет …

И теперь уже Мила пела колыбельную Вике…

Солнышко за лесом,

Светит с неба Месяц

Для маленькой дочки,

Смотрит из-за тучки.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Маленькая дочка,

Я с тобою рядом,

Спи, моя родная,

Спи, моя отрада.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Завтра ты проснёшься,

Солнцу улыбнешься,

Дочка дорогая,

Милая, родная.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Смотрит в окна ночка,

Спи родная дочка,

Глазки закрывай,

Баю, баю, бай.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Мила, ослабевшая от страхов за родных, от тоски по умершей матери, от жизни впроголодь, прижимала к себе, и сама прижималась к маленькому хрупкому тельцу ребёнка, укачивала бережно и так и засыпали рядышком, прижавшись друг к другу …

В начале сорок четвёртого, сразу после Нового года, слёг в постель Кузьма Гаврилович. Старенькая врач, сама с трудом переставляющая ноги, сказала Миле, что «больной умирает от истощения, нужно питание и витамины». После ухода врача Мила в ужасе зарыдала, обняв сухонькое тело Кузьмы Гавриловича.

– Тихо, дочка, не плачь, Вика совсем стала слабенькой от недоедания, услышит твой плач и напугается, – попросил Кузьма Гаврилович, – лучше мы с тобой вот что сделаем … Видно этим не спасти внучку, что я крохи ей добавляю. Ничего, Степанида не рассердится, она бы и сама так же поступила, – с придыханием говорил Кузьма Гаврилович, вытирая дрожащей рукой глаза.

И Кузьма Гаврилович дал Миле кулон для обмена на продукты, в котором была фотография его и его жены с их свадьбы, хранимый им все годы после смерти жены. Он, оказывается, и ослаб совсем, оттого, что отдавал все крохи еды «внученьке», так ласково называл Кузьма Гаврилович Вику, давно считая её своей внучкой.