Митко Яворски - Люди переменились

Но на другой день он вернулся и смиренно попросил:

— Дозвольте мне остаться с вами?

Бончук ничего не ответил, однако не прогнал его.

Митю Христов не ожидал что наступит такая перемена режима в тюрьме Заключенные шатались по двору. Двери камер стояли теперь открытыми, ключи стали излишними, но он не снял их с ремня. Ему казалось странным, что эти толстые высокие стены, эти железные двери и решетки станут скоро ненужными.

Он сходил по лестнице, когда на дворе хлопнул выстрел, и группа вооруженных людей, смешавшихся с заключенными, ворвались в коридор. Митю Христов остановился, глядя, что будет дальше. Вооруженные люди и заключенные высадили дверь директорского кабинета.

— Сам виноват, зачем отменил правила внутреннего распорядка! — злорадно подумал он, увидев, как протащили по коридору перепуганного насмерть директора. Однако хватали и надзирателей. Тут, он сам испугался. Со всей быстротой, которую позволяла его хромая нога, он спешил учти прочь из тюрьмы. Ему удалось проскользнуть к выходу.

В глаза ударил свет осеннего солнечного дня, и он остановился. Куда ему идти? У него нет ни крова, ни семьи. Он поежился, беспомощно огляделся вокруг и повернул назад. Стал в коридоре, прислонясь к стене, опустив голову.

Вдруг кто-то взял его за плечо. Прямо в глаза ему смотрело дуло пистолета. Поднял руки и пробормотал пересохшими губами:

— Старший надзиратель Митю Христов.

Его отвели в подвальный этаж бывшего полицейского участка. Там находились уже все его начальники. Они лежали вповалку на цементном полу, и Митю Христов, не без злорадства, оглядел их, припоминая, какими они были прежде.

«Всем им было тепло и сытно. Поделом им. Буцев любил командовать, смотрел со стороны, а сам рук не марал. Душков, как увидит красивую бабу, забывал и службу, и все на свете. В кабинет к себе их вызывал. Правильно, что он больше не начальник. А директор тюрьмы? Ему бы только пожрать. А где же Иван Венков? — вдруг спохватился Митю Христов. — Трус, побоялся тогда на скалу лезть, остался сторожить раненых… Здесь он должен быть…»

«Ну, а я сам? — задал он себе вопрос и ответил на него тут же: — Кто мне скажет — могло ли не быть со мной того, что было». Его бледные тонкие губы покривились в усмешке, глаза блеснули.

Он вдруг вспомнил Вагрилу, страх охватил его, и ему страстно захотелось жить. «Хорошо, что ее здесь нет», — подумал он и, весь во власти страха, сжался в комок в углу.

Над полями днем и ночью струился запах фруктов и скошенного сена. Весенние соки, любовно согретые солнцем, принесли осенью богатые плоды.

Красным шаром выкатилось из-за горизонта солнце. Вершины Юмрукчала и Кадемлии первыми встретили его, а затем и другие вершины поменьше, весь зубчатый горный хребет. Слизнув росу с кровель, солнце озарило поля и сады, щедро одаряя всех теплом и светом…

С грузовика спрыгнул Бияз. Лицо его заросло бородой, в руках он сжимал винтовку. Встречные не сразу узнавали его. Не по годам проворно сбежал он с бугра и, как прежде, не постучавшись, вошел во двор Караколювцев. Петкан наворачивал вокруг пояса длинный кушак.

— Мы победили! — громко и радостно крикнул Бияз.

Вышла Вагрила. Бияз просиял и поспешил к ней, но вдруг замедлил шаги. Ему показалось, что прошлое уже покрылось пеплом, но сейчас все припомнилось так, будто случилось вчера. Он потупил голову и забыл поздороваться. Вагрила тронула его за плечо и сказала:

— Ну вот, проведать пришел. Как видишь, жива-здорова… Не теряй даром время. У вас, верно, дела-много, ступай себе…

Бияз вышел на улицу. С площади донеслись радостные крики, и он направился туда. По дороге он позвал с собой Иванку, вдову Стояна, и они вместе поспешили на площадь. С помощью вооружившихся парней арестовали старосту, полицейских. Трифон Бияз вспомнил, что не хватает еще одного и пошел арестовать Ивана Портного. По улицам ходили патрули из молодежи. Иванка с винтовкой на ремне вошла в кабинет старосты. Потрогала кресло, но сесть не решилась. Зазвонил телефон. Она дрожащей рукой взяла трубку и отозвалась. Звонили из города, невидимый собеседник отдавал распоряжения. Иванка сперва несколько растерялась, но затем успокоилась и просто ответила:

— Все будет исполнено!

Она положила трубку, села в кресло и стала разбирать бумаги на столе.

Вагрила оделась по-праздничному, повязала новый платок и тоже пришла на площадь. Улицы, сады, дворы, залитые ласковым осенним солнцем, выглядели необычайно приветливо. И люди показались ей какими-то празднично возбужденными, словно на игрище.