Пётр Африкантов - Пограничник 41-го

Немало в отделении было потерь в стычках с украинскими националистами и бандеровцами. С ними воевать было труднее всего. Это не то, что немцы, логику и характер которых мы изучили. Эти такие же, как и мы, русские, только с мозгами набекрень. Вот и повоюй с таким противником. От них погиб Лёнька-сорвиголова, они расшифровали, разведчика Володьку и прибили его гвоздями к дереву. Один раз в их расположение, а точнее в траншеи, попал и я со своими ребятами. Думая, что это бойцы соседнего отряда, мы заняли позиции рядом с бандеровцами.

Была ночь, туман, слякоть. По одежде не определить, бандеровцы, как и партизаны одеты кто во что. И только выработанная осторожность не болтать лишнего и знание мной языка западенцев сделали своё дело. Прислушавшись к разговору бандеровцев, я смекнул, кто они такие, и вывел своё отделение из их расположения. Это тоже было большим везением. Ведь достаточно было кому то из отделения заговорить на русском языке, наш вопрос был бы решён мгновенно.

Везение двадцать первое

– История эта восходит к моему довоенному прошлому. Дело в том, что я вхожу в родовое древо игрушечников-глинолепов. Отец мой и дед были искусными игрушечниками, то есть, могли прекрасно лепить саратовскую глиняную игрушку. Умение лепить из глины пригодилось мне в партизанском отряде, и ещё как пригодилось.

В партизанском отряде были ведь не только бойцы-партизаны, но и жители сожжённых немцами деревень, а так же дети-сиротки. Война есть война. Она никого не жалеет ни взрослых, ни детей. Этим сироткам я и лепил игрушки.

После гибели близких, ребятишек надо было выводить из стрессового состояния, а кто это может сделать, как не народная игрушка! Она душу лечит, так ей Создателем заповедано. Вот и лепил я, после выполнения боевых операций, деткам игрушки и их к этому делу приобщал. Нельзя детским душам долгое время находится в угнетённом состоянии, – они от этого стареют.

Пригодилось пограничнику лепное дарование и во вполне боевом плане. Дело в том, что игрушки лепятся как со свистковыми устройствами, так и без них. А уж по лепке свистков он был первый в роду игрушечников. Мог их делать и на два, три и более игральных отверстий, и все в виде разных птиц и зверей.

Музыканты диву давались, как он – простой мужик из деревни, без какого либо музыкального образования, умеет так тонко различать звуки, чего они, с натренированным музыкальным слухом, сделать быстро не могут. Деревенские же мужики смеялись говоря: «Вот, когда у вас будут такие же, как у него лопушистые в оттопырку уши, тогда и будете с ним тягаться. Он даже незначительный сбой в работе двигателя трактора или комбайна за версту определяет». И это была правда, трактористы не лукавили.

Было правдой и то, что он, находясь в партизанском секрете, по свисту без труда определял, какое боевое подразделение выходит к искомому месту встречи и кто свистит. В этих свистах и лежала вся закавыка. Партизаны этими свистами знак подавали «кто идёт». Только нужды в таких моих способностях пока не было. Одни приходили – свистели кто как мог, другие отвечали точно так же, пока, идя на ответный свист, партизаны не стали попадать в немецкие засады.

Немцы быстро сообразили, что при помощи ложного свиста можно уничтожать не только партизанские секреты, но и целые подразделения. Над партизанами нависла угроза их истребления по частям. Стали думать – как быть? Тут Пётр Андрянович и предложил партизанский свист унифицировать, то есть, сделать так, чтобы партизаны свистели не так кто как может, а использовали свисток с определённым звучанием и сам же вызвался таких свистков из глины наделать. Так появились у партизан свистки с высотой звучания «Ми» второй октавы. А так как, кроме пограничника эту высоту из партизан определить на слух никто не мог, то было решено временно в секрет ставить его с товарищами.

– Разумеется, немцы со своими разношёрстными свистами были разоблачены, – говорит Пётр Андриянович. – Напоролись они раз другой на партизанские засады, понесли потери и на время оставили эту затею. Казалось, дело было сделано, я снова отправился взрывать железнодорожные пути, а партизанский отряд зажил прежней жизнью. Свистки же в отряде прижились, партизаны к их звучанию привыкли, немного освоились и стали применять в деле.

Немцы, поняв, что с опознавательными свистами что-то не так, дело это не оставили, а подключили к этому делу профессионального музыканта, оказавшегося в их части. В своё время этот немец был мастером-настройщиком музыкальных инструментов и мог делать отличные свистковые устройства. Послушал однажды этот мастер партизанский свист и сделал свисток из дерева с точно такой же высотой звучания. В результате партизаны снова стали нести потери. По свисту они думали, что идут свои, а это оказывались немецкие егеря.