Нина Емельянова - Рождение командира

На второй, стоявший в операционной стол клали молодого, только что привезенного бойца с таким же ранением, как у Макарова. Быстро наложив свежую марлю на рану полковника, профессор обернулся к бойцу, осмотрел его рану, велел показать язык и возмущенно сказал Макарову:

— Вот у него язык мокрый, а у вас сухой! Это ни на что не похоже! Правда, ему двадцать пять, а вам сорок пять! Дайте мне двадцать пять лет, и я покажу вам, как воевать и любить девочек!

Хирург медсанбата уже забинтовывал ногу Макарова.

— Дайте ему отдохнуть, — сказал профессор и снова обернулся к бойцу.

Сестра осторожно уложила ногу полковника на стол, покрыла его одеялом и отошла.

И сразу полковник Карташов услышал глухие выстрелы немецких пушек со стороны фронта, отдаленный свист снаряда и разрыв. Звуки стрельбы немецкой и нашей артиллерии и раньше были слышны, но он отодвигал их и, как и во время работы у себя за столом, не слышал ничего, могущего помешать ему.

Макаров высвободил руку и тронул ею руку Карташова, стоявшего рядом с ним у стола, на котором он лежал.

— Ты бы сказал мне, как у нас дела, — сказал он раздраженно, — как моя артиллерия? А то прошу, прошу Веретенникова, а он отделывается двумя словами, думает — повредит. А мне вредно не знать. Мне вредно, что я отстаю от вас, вот что вредно!..

— Ну, Егор, тут уже ничего не поделаешь, — весело сказал полковник Карташов. — Придется нам справляться без тебя, а твоя задача теперь — вылечиться хорошенько и быстрей на фронт.

— Ну, быстрей-то едва ли выйдет. А я, пожалуй, от безделья там с ума сойду. Проснулся сегодня ночью, думал, думал… Пожалуй, пора нам забрать на конную тягу и подтянуть все пушки, пока не развезло окончательно. Вам самое главное — не ослаблять темпа наступления. А в самую распутицу будете тракторами помогать вытаскивать.

— Так ведь как мы с тобой планировали, так и сделаем, Егор.

Санитар подошел с носилками и поставил их на пол рядом со столом.

— Ну, спасибо тебе, дружище, — сказал Макаров. — Спасибо за все. — Карташов взглянул удивленно, и Макаров это заметил. — Вот профессора скоро доставили. Лиза говорит, что не поторопились, забыли меня. А я знаю, сколько дел у каждого. Излишними сожалениями ты мне все равно не помог бы. Но я был спокоен, зная, что ты все сделаешь и за себя, и за меня. Да ты ведь и меня не забывал, дружище… Ничего, в общем, выходит — поспеваем, не опаздываем.

Полковник Карташов вспомнил, как он ждал какого-то особенного разговора с товарищем, а разговор этот все откладывался… И тут только понял, что все главное и душевное давно сказано ими без всяких слов; их соединяет дружба, испытанная в боях, и главное для обоих — знать, что, если бы выбыл один из них, другой ни на миг не ослабил бы работу в их общем, дорогом им деле. Он взял руку Макарова, пожал ее, потом наклонился, поцеловал товарища и вышел из операционной на улицу под ослепительно яркий свет солнца.

Перешагнув порог школы, полковник остановился на крыльце, жмурясь от могучего света солнца и осматриваясь, где стоит его «виллис», у школы или у квартиры Макарова, где он оставил шинель. Всем телом он ощущал тепло и свет и удивлялся всему окружающему: за то время, пока он был в операционной, солнце поднялось высоко и земля отогрелась. Земля уже не была похожа на бурую железную руду, прозрачная ледяная кора растаяла, дороги были покрыты черной вязкой грязью, поля обнажились и дышали тонким паром, который легко уходил в потеплевшее, очень ясное небо. Около школы и по всей площади перед ней сочились маленькие ручейки, промывая себе дорогу в слоистом грязном снегу. Яркая, будто одетая в новые перышки, пестренькая — серая с белыми пятнышками — курица пила из одного такого ручейка, поднимая вверх хохлатую голову.

Вся эта неожиданная картина быстрой перемены с зимы на весну, как и в прошлые годы, взволновала полковника. Он перевел взгляд к горизонту и увидел дорогу за деревней, по которой утром везли пушки. Дорога издали была похожа на текучую мутную реку, грязь на ней была совсем жидкая. На дороге стояла колонна «студебеккеров»; передняя машина буксовала у моста и, несмотря на все старания окружавших ее бойцов, не могла стронуться с места.

Один боец, в валенках и подоткнутой за пояс шинели, пошел в сторону от дороги, увязая в грязи, добрел до разбитого сарая, оторвал сбоку длинную доску и понес ее к дороге. Бойцы, остановившиеся было, чтобы покурить, снова хлопотливо облепили машину, мотор зашумел, она рванулась вперед и снова стала.