Нина Емельянова - Рождение командира

Но Макаров взглянул на нее, и она замолчала.

— Было плохо совсем, — сказал он, и Карташов, и он сам знали, что в эту минуту все, что говорится, имеет, кроме прямого, еще и другой, скрытый смысл. — Если бы начсанкор не привез товарища профессора, был бы мне каюк. Я тебе сказал тогда, что это паршивое ранение: в мякоть и навылет…

— Да, Егор, — сказал Карташов, — я виноват, не подумал, что это так серьезно…

— А что вам думать, полковник? — Хирург посмотрел на него. — В этом деле должны думать специалисты. Принято почему-то думать, что это легкое ранение, а оно может обернуться очень и очень трудно. На что это похоже? — сказал он вдруг капризным, не соответствующим его росту и крупному сложению голосом. — На что это, спрашиваю, похоже? Говорят — не разрывная, а я вытаскиваю один осколок, другой… Я не кадровый военный, хотя и воюю три года, я не понимаю там ваших крупнокалиберных и рвутся они или не рвутся. Мое дело — вытаскивать и пули, и осколки. Я не выбираю то или другое: мне дают условие, и я решаю задачу. Но если, — он круто повернулся на стуле, — но если я, кроме осколков, вытаскиваю еще куски шинели и ватных брюк, затащенные к самому выходному отверстию, и вижу круглое — яйцо пролезет — отверстие, то говорю, если это была пуля, она, вероятно, разорвалась.

— Ну, а как теперь его положение? — спросил неловко полковник.

— Только после перевязки я скажу вам определенно. Сейчас понесем в операционную. Если у вас есть время, можете пройти с нами и присутствовать при перевязке.

Макарова уложили на носилки, завернули в меховое одеяло, и жена, как ребенку, надела ему на голову меховую ушанку и завязала ее под подбородком. Полковник Карташов надел шинель и пошел рядом с носилками.

Когда Макарова выносили из двери на улицу, яркий свет солнца, отраженный тающими снегами, ударил в лицо ему, и он зажмурил глаза. Лицо Макарова было бледно, даже желтовато-бледно. Отросшая на щеках рыжеватая щетина делала щеки впалыми, и Карташову опять стыдно стало и того, что вот сам он успел побриться и что завтракал сегодня, и не так спешил, как бы следовало спешить к тяжело больному товарищу.

Хирург шел рядом с полковником Карташовым и, как будто читая лекцию, говорил, что при ранении верхней трети бедра и распространении пятен вверх — «гангрена всегда ползет вверх!» — нельзя делать ампутации ноги. Все равно это не спасает…

Макаров жадно дышал носом, втягивая свежий, пахнущий талым снегом воздух, и не вслушивался в то, что говорил хирург. Только Федосеевна испуганно подняла на него глаза, полные слез.

— Ну-ну, — сказал хирург, — опять умоляющие взгляды? Вы, кажется, думаете, что армейского хирурга надо упрашивать делать его дело!

В операционной, огромной комнате, — это был девятый класс местной школы — умещались три стола для перевязки раненых, и на маленьком столике были разложены поблескивающие из-под покрывающей их марли инструменты.

Полковник Карташов неумело надел белый халат, и сестра завязала ему тесемочки на спине и на обшлагах. Он подошел к столу, на который клали Егора, испытывая чувство страха за товарища и неприятное ощущение замирания сердца оттого, что с Егором будут делать что-то трудное ему, причиняющее страдание и боль, и, может быть, это все равно не спасет его. Ему хотелось что-нибудь сделать для Егора, и, когда он увидел, что голова Макарова сейчас опустится на холодный стол, он подложил ему под голову свою руку. Сестра сейчас же подсунула плоскую подушечку.

Полковник заметил, что, увидев входящего профессора, и врачи медсанбата, и сестры, делавшие какую-то свою работу в перевязочной с грудой марли и ваты, отложили ее и врач — не та женщина, что делала перевязку Егору, ее не было сегодня, а высокий, тонкий юноша с небольшими бачками на розовых щеках — сказал раненому с забинтованной рукой: «Потом, потом!» — и выпроводил его за дверь, завешенную палаткой.

Когда Макарова положили на стол, он жалобно сказал профессору:

— Я не люблю боли, профессор, вы уж, пожалуйста…

Он не успел договорить, что «пожалуйста», потому что профессор перебил его:

— Вы уже раз упросили на свою голову делать вам поменьше боли! Попали на чувствительную женщину, она вас и пальчиком не тронула. А я ей за это закатил выговор, а может быть, что и похуже. И в боевой характеристике, возможно, придется… — Он не докончил, резко обернувшись к операционной сестре: — Приготовьте наркоз, сестра, на всякий случай…