Михель Гавен - Дорогая Альма

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, поднимаемся на борт! — прокричали из кабины пилота. — Готовность пять минут!

— Идем! Поднимайся! — подтолкнула она вперед Рауха. — Я — следом. Девочка моя, спасибо вам. — Она крепко снова обняла Гертруду и прижала ее к себе. — Еще раз повторю, берегите себя. На войне нет гарантий никому — ни солдатам, ни врачам, ни медсестрам. Все может закончиться быстро, в одно мгновение. Прошу вас, будьте осмотрительны.

— Вы тоже, — всхлипнула Гертрула. — Вам тоже спасибо. Вы знаете, за что.

— Фрейлейн Вагнер, сюда, на бронетранспортер, — прокричал Олендорф сквозь шум заработавших винтов. — Побыстрее. Иначе вас снесет с ног.

— Я провожу вас.

Маренн подвела Гертруду к броневику.

— Садитесь на мое место. Очень надеюсь на вас, штандартенфюрер, — сказала Олендорфу сторого, — что доставите благополучно.

Она поддержала Вагнер, пока та поднялась.

— Обещаю. — Олендорф наклонился к Маренн. — Фрау Сэтерлэнд, я тоже смею надеяться, что там, в Берлине… Если что-то. Ну, хотя бы промолчите? Все наши разногласия. Они не столь серьезны.

— Если не будете оспаривать мое решение о санатории — промолчу, — ответила она. — Но если снова начнутся разговоры о зачистке и исполнительных мерах, имейте в виду, я эту историю, как вы меня чуть не угробили, вынудив фотографироваться с пленным большевистским генералом, вспомню. Будьте уверены.

— Ничего оспаривать не буду, — быстро пообещал Олендорф. — Будет санаторий — точка. Решили. Я согласен.

— Хорошо, посмотрим, — кивнула Маренн. — Я буду следить.

И повернувшись, пошла на трап.

— Отъезжаем! Отъезжаем! — скомандовал штандартенфюрер. — Мотоциклисты, не тянем время.

— Это только Олендорф может выкатить на летное поле со всем эскортом, — сказал Раух, глядя в окно, когда Маренн села на кресло рядом. — Ну, всякий иной бы додумался, что мотоциклистов стоит оставить подальше. Или он и здесь боится, что на него нападут?

— Не знаю. — Маренн достала из кармана обрывок малиновой ветки и показала Рауху. — Ты говорил, не сохраню, — напомнила она. — Сохранила. Едет со мной.

— А кстати, что это за твоя подруга Альма? — спросил Раух, когда самолет начал разбег. — Я что-то такой не помню. Ирма Кох, Лиза Аккерман, Хелене Райч, фрау Марта. А кто такая Альма? Чей псевдоним? — пошутил он.

— Вовсе не псевдоним, настоящее имя, и совсем не подруги. — Маренн поморщилась. — Одной старой несносной склочницы. Старой баронессы фон Блюхер. Бабушки Анны фон Блюхер, бывшей подруги Отто. Она терпеть меня не может за то, что я отбила завидного жениха у ее внучки. Лично я никакой вины за собой не чувствую, так как не я это решала, не от меня зависело — пусть к нему предъявляют претензии. Но ее действительно зовут Альма. Точнее, Альмина. Но Отто называет ее старой Альмой. Она действительно живет в замке в Баварии, вокруг нее — глухой лес. И оттуда она распространяет слухи, что я — колдунья. Просто никакой другой Альмы мне не вспомнилось, чтобы сказать о ней Гертруде и чтобы это выглядело правдоподобно. Ведь я понимала, что Олендорф услышит наш разговор. А так Альма фон Блюхер, живет в Баварии, в лесу. И кстати, многие знают, что она коллекционирует фарфор. Саксонский и русский, императорского завода в Санкт-Петербурге. Ну а какие у нас отношения — его не касается. И никого не касается. Может быть, мы сегодня ругаемся, а завтра дружим. Так часто бывает.

Самолет оторвался от земли и набирал высоту.

— Отодвинься слегка, — попросила Маренн и наклонилась к окну.

Внизу бескрайним зеленым морем простиралась Брама. Розоватый шар солнца садился за горизонт, бросая в изумрудную чащу яркие фиолетовые блики, и она словно искрилась.

— Красиво, — произнесла Маренн. — Какое величественное пространство. Аж дух захватывает. Как ты думаешь, Иван уже добрался на остров? — спросила она, обернувшись к Рауху. — Он сообразит, о чем я хочу его предупредить, когда Гертруда передаст ему послание?

— Конечно, сообразит, — уверенно ответил Раух. — По-моему, ты выразилась предельно ясно. А Вагнер передаст, как только он появится в усадьбе. Она — исполнительная, и к тебе она привязалась. Да, думаю, они уже ушли на остров. Или вот сейчас как раз переправляются. Олендорф снял оцепление, как только мы уехали. Больше всего он заботится о себе, чтобы с ним ничего не случилось. — Раух усмехнулся. — Чтобы его не обстреляли, он никуда не провалился, не приведи господь. Все остальные могут падать в пропась, нарываться на большевиков — это его тревожит только тогда, когда угрожает его собственной карьере. Вот с тобой, например, пришлось оправдываться лично перед рейхсфюрером — это очень тревожно. Как бы не обернулось против. А если бы я один завалился в этот карьер, без тебя, за меня рейхсфюрер не стал бы ходатайствовать и Олендорф бы не почесался.