Впрочем, это обстоятельство не должно лишать инициативного коммуниста всеобщего доверия.
Самым неизвестным для меня был Щепкин. Объективные данные хорошие. Надо их проверить.
Я чуточку подосадовал о другом:
— Что-то затерли там Никитина. Будь моя воля, я бы первым секретарем подпольного райкома избрал именно его, а не Караулова.
Перед отбытием из Москвы в Ростов я познакомился с личным делом корреспондента «Правды» Ярослава Игнатьевича Никитина. Он был командирован в Молдавию, где его и застала война. Побывал там в окружении. Вышел, написал очерк о партизанской войне на дорогах в тылу врага. Хороший материал прислал о боях под Харьковом. Я долго и внимательно присматривался к фотокарточке Никитина, бывшей в деле. Мне понравилось откровенное скуластое лицо этого волжанина-костромича с умными, насмешливыми глазами.
Истомин похвалил Ярослава Игнатьевича.
— Инициативен. Не успел появиться, активизировал работу постов. Собрал разведданные и доложил штабу армии. Факты интересные, штаб поблагодарил. Никитин наметил еще несколько интересных и полезных мероприятий. Говорит, надо выявить всех патриотов и включить их в активную борьбу.
— Ему и карты в руки.
— Я улучил момент, — продолжал Истомин, — и уже шепнул коменданту Гюнтеру о том, что в городе появился превосходный фотограф, немец по национальности. Гюнтеру сейчас не до вас, однако он весьма благожелательно отнесся к идее создания фотосалона. Рудольфа Шварца с дочерью еще могут проверять и перепроверять, но отношение будет лояльное. Зайдите к коменданту денька через два-три, напроситесь к нему на свидание. Учтите, он из Веймара.
Свидание с комендантом капитаном Гюнтером было важным событием в нашей с Лаймой легализации. Готовились мы к нему тщательно. Я считал, что у просителей должен быть скромный внешний вид, который бы подчеркивал их достоинство и отражал человеческие характеры (по одежке встречают, по уму провожают). Кто такой Рудольф Иванович Шварц? Человек романтичный, увлекающийся. В области фотопортрета он — поэт. Родившись и прожив в России добрых полвека, привязался к ней, к ее людям. Но вкусы и привычки привиты ему отцом и матерью, выходцами из Германии. И Рудольф Иванович чтил родину своих родителей, давшую миру великих философов и мыслителей, поэтов и композиторов.
Вот это все и должен был увидеть и почувствовать при первом же знакомстве комендант.
Капитан Гюнтер был армейским офицером. Под Киевом его ранили, и после госпиталя он попал «на отдых» в Светлово.
Встретил нас комендант довольно приветливо. Его только чуточку удивил вид Лаймы-Анны: смотрит в одну точку. Ссутулилась, опустила чуть согнутые в локтях руки… Мы учитывали с Лаймой, что внешний вид Анны не должен отталкивать, поэтому Анна была опрятно одета. В меру обнажена красивая шея. Узкая юбка, чулки без единой складки и туфли на венском каблуке подчеркивали стройность ног.
В общем, беда дочери Рудольфа Шварца могла вызвать только сочувствие.
Капитана Гюнтера поразило качество фоторабот, которые мы ему показали. Его приводила в восхищение оригинальность позы, световая проработка деталей портрета, внутренняя одухотворенность лица. В мирное время скромный бухгалтер Гюнтер сам увлекался фотографией. Поэтому и разговор у нас с ним получился полупрофессиональным: какие объективы самые лучшие (конечно, немецкие, цейсовские), как приготовлять химикаты, какой сорт бумаги обладает теми или иными достоинствами. Надо отдать ему должное, Гюнтер довольно хорошо знал тонкости фотодела и не однажды ставил меня в тупик своими «а как?» и «почему?».
С капитаном Гюнтером мы расстались довольные друг другом, я заручился его полной поддержкой, он пообещал мне наведаться в фотосалон и вообще пропагандировать среди отдыхающих господ офицеров добрую немецкую фирму.
На следующий день Виталий Истомин привел к нам в фотосалон Иосифа Швиндлермана.
Меня поразил внешний вид этого человека: под глазами синие мешки, руки трясутся. Когда он снял шапку, я увидел две серые пряди…
В нашей кампании «Отец, дочь и К 0» я был лишь рекламой, а истинным мастером оставалась Лайма. Недаром она в свое время закончила специальные курсы фотометриста, потом брала уроки у фотографа-профессионала.
Пока она готовила фотоаппарат, мы с Виталием и Швиндлерманом зашли ко мне в каморку. Необходимо было поближе познакомиться с денщиком фон Креслера.
Я предложил гостям по стопке водки. Иосиф Швиндлерман выпил и начал рассказывать о самом невероятном событии в своей жизни: о пребывании в плену у партизан. Рассказ его был долог до беспредельности. Он выпил вторую рюмку, третью. Охмелел. И нам едва удалось сфотографировать его. Однако перед уходом он попросил еще рюмочку.
Читать дальше