Борис Егоров - Продолжение следует...

— Против кого же он воюет? Против нас?

— Ох, я не знаю, как сказать. Такое ужасное время... Столько жизней война бессмысленно уносит!

— Это его портрет? — спросил я, кивнув на фотографию на стене.

— Он.

Она ушла, пожелав нам доброй ночи. Мы заперли дверь, положили пистолеты под подушки и легли. Бородянский долго вертелся с боку на бок, потом сказал:

— Что-то мне не нравится эта пышная цаца. Давай устроим маленький обыск.

В одном из ящиков стола, который он удивительно легко как отпер, так и запер, Бородянский нашёл эсэсовский кортик — огромный кинжал с красивой чёрной рукояткой из кости. На рукоятке с одной стороны — фашистская свастика, с другой — вставленный в круглую оправу портрет владельца.

На настенной фотографии и на кортике — одно и то же лицо.

— Во какую именную награду схлопотал у фашистов её бедный мальчик! Я и предполагал что-то вроде этого. Слушал эту красавицу и думал: «Ну и горазда ты заливать!» Дурак от её сентиментальных слов расплакаться может...

...С Ионом Боднаром Бородянский очень мило беседовал после ужина. Спокойно говорил, вполголоса, с ухмылочкой. И в глазах его было написано: «Хитрый ты мужик, ничему тому, что ты говоришь, я не верю».

Боднара не тронули ни хортисты, ни нацисты. Табличка спасала. А теперь пришли союзники.

Союзников можно угостить. Свинины не убудет. Хозяйство крепкое. И интересно посмотреть, что же это всё-таки за ребята.

Солдаты очень быстро нашли общий язык с пятнадцатилетней дочерью Боднара — девочкой общительной, непосредственной. Они научили её играть в подкидного дурака. Девочка визжала от удовольствия.

Боднар разговаривал только на одну тему — вспоминал хорошую нью-йоркскую жизнь, выступления. О нынешнем житье-бытье говорить не хотел. От политических разговоров уклонялся. Не поддержал он и литературную беседу. Выяснилось, что Генри и Толстой ему неизвестны. Книг в его богатом доме не было.

С ним было удивительно скучно, хотя он был гостеприимен и приветлив.

Через несколько дней мы распрощались с Боднаром и перенесли свой НП в сторону. Он был тоже на скирде, и рядом тоже был дом. Только плохонький, тронутый снарядами.

В доме жила супружеская пара — обоим, видимо, по пятьдесят — и глухая старушка.

Встретила нас эта словацкая семья очень радушно. Беседы с нами вёл в основном сам хозяин. Рассказывал о бедной своей жизни.

Потом обитатели дома стали собирать чемоданы. Пришёл пехотный офицер и предложил им эвакуироваться в соседнюю деревню: слишком близко была передовая.

Они взяли с собой необходимое, остальное имущество закопали в землю. В опустевшем доме осталась только «Викторола» — проигрыватель — и куча битых пластинок.

«Викторола» похожа на красивую тумбочку. Пластинка кладётся сверху. Внизу две дверцы. Чем шире раскрываешь их, тем громче звук. Заводится «Викторола», как граммофон.

Среди битых пластинок мы нашли две чудом уцелевшие. На одной была записана Кэто Джапаридзе: «Мой друг, не плачь: слёзы портят ресницы. Тебе не к лицу чёрный цвет...», а на другой — венгерская скрипка.

Грустная, порой даже плачущая скрипка.

Плачет скрипка, что лето осталось позади, пришла осень, идут дожди. И падают листья. Пластинка так и называлась: «Серебряные листья падают с дрожащих берёз».

А за окном тоже стояла осень и падали листья. Нет, они не падали — их срывал и уносил ветер. Ветер гулял по земле и быстро-быстро гнал по небу обрывки сиротски-серых облаков. Облака сыпали дождём. Под дождём мокли оголённые виноградники.

Тонко и нежно поёт скрипка. То плачет она, то затихает, просто грустит, и слышна в этой грусти тихая торжественность.

Я вспоминал Москву, Тимошу и его музыкальную мастерскую. Я называл её тогда «матрияльная мастерская», потому что Тимоша так произносил: «матрия́л».

«Сейчас клей варить будем и — работать, работать, работать...»

Мы заводили эту пластинку без конца. Стали страстными поклонниками венгерской музыки и искали потом новые записи её.

А у «Викторолы» и «Серебряных листьев» началась новая жизнь.

Заметив, что мы не отходим от проигрывателя и второй день крутим его ручку, хозяин перед прощанием сказал нам:

— Я дарю вам эту музыку. Возьмите её с собой.

И поехала «Викторола» с двумя пластинками по фронтовым дорогам. Она лежала, бережно укутанная, на прицепе со снарядами.

В те дни к нам на батарею пришёл праздник: о «девятке» писали в газетах.

18 ноября фронтовая газета «Сталинское знамя» напечатала большую статью генерал-майора артиллерии С. Степанова «Могучая советская артиллерия». В ней были строки: