Борис Егоров - Продолжение следует...

Теперь уже я спрашиваю:

— Что будем делать-то, Бормотов? А?

— Что скажете...

— Что скажу? Другие батареи как-то обходятся, и вы, думаю, выход найдёте.

Сержант нерешительно мнёт в руках промасленную шапку, потом говорит:

— Ну, ладно. Ну, раз надо. Ночку поработаем — посмотрим.

Ночью трактористы возятся у своих уставших машин при свете фар. Или зажигают паклю.

Стучат, сваривают, ставят на тракторы самоделки, а утром ко мне снова приходит Бормотов.

Спрашиваю:

— Как дела?

— Дела? Да километров сто ещё протянем. Сейчас ребята отдохнуть часок хотят.

А отдыхать не придётся: снова приказ о марше.

Не спали как-то пять или шесть ночей подряд. То шли вперёд, то нас перебрасывали с одного участка фронта на другой.

Остановились под вечер в небольшой деревушке. Надеялись на передышку. И только отцепили пушки от тракторов — «Заводи!»

«Девятка» шла в колонне бригады головной. Я сидел на первом тракторе рядом с водителем.

Идущий головным прокладывает маршрут. В руках у меня была карта. Светил на неё электрическим фонариком. Сверял с картой развилки дорог, перекрёстки. Уточнял путь.

Сколько карт я уже перевидел и проехал! Получал в штабе под расписку, под расписку сдавал, когда лист кончался. А эту, единственную, не сдал.

Уже начинало светать, и вдруг на какой-то момент — мне кажется, на секунду — я выключился. И тут же вздрогнул. Карты в руках не было. Не было её ни под ногами, ни на земле. Унёс ветер.

Пришлось пропустить вперёд «восьмёрку».

Первый раз в жизни я почувствовал усталость.

Приходила усталость, но приходил и опыт. За городом Сколе «девятка» третьим снарядом попала в мост, по которому двигался немецкий обоз. Пробив настил, снаряд взорвался, и мост рухнул.

Вырабатывалась интуиция. Обострялись зрение, осязание, слух. Как говорил Саша Мамленов, после некоторого времени пребывания на фронте артиллерийский офицер становится прибором.

А трудности росли: путь наш лежал в Карпаты. Армии 4-го и 1-го Украинских фронтов шли на помощь Словацкому национальному восстанию.

Так нашей бригаде до конца войны и не суждено было из Карпат выбраться. Только на некоторое время за Ужгородом она попала на равнину, прошла северной Венгрией и — опять в горы.

Мы застали щедрое карпатское лето, когда воздух в горах пахнет дикой малиной, и ласковую, тихую, солнечно-паутинную осень. Вначале. Потом бродили туманы, хлестали дожди и облака бессильно легли на хребты.

Капризной и своенравной оказалась зима. Выл ветер в ущельях, снегопады заваливали дороги. И журчали ручьи.

Бывало так, что погода менялась по нескольку раз в день. Утром шёл снег. К полудню начиналось бурное таяние и в ущелья мчались потоки воды. И вдруг чуть ли не в одно мгновение всё замерзало, каменело.

Замерзали капельки на ветвях деревьев и кустарников, не успевшие упасть. Ослепительно искрились на холодном, безразличном солнце. Ловили его лучи и, играючи, разбрасывали по сторонам.

Любоваться метаморфозами природы хорошо. Но как пройти и тем более проехать по дорогам, петляющим над ущельями? Это гладкий, звонкий лёд, как на катке.

И сейчас вижу трактор, с воем несущийся под гору.

...Батарея стала перед крутым подъёмом. Вперёд пошёл только один трактор с пушкой. Он поднялся почти до верха, до перевала, оставалось немного, но трактор выбился из сил. Снизу послали второй. На помощь.

Второй трактор уже подходил к первому, но на повороте сорвался вниз — боком, на рёбрах траков, как на коньках.

Я поднимался к перевалу, был на середине дороги, и он со стоном и воем пронёсся мимо меня.

Тракторист тщетно пытался вывернуть машину — она не подчинялась управлению. Тогда он выбросился. А неуправляемый трактор, промчав в несколько мгновений километр с лишним, ударился краем «звёздочки» о бетонный столбик на обочине дороги и долго-долго вертелся, как волчок... В десяти — пятнадцати метрах от колонны — от людей, орудий, прицепов, гружённых снарядами.

...Потом декорация переменилась: брызнуло солнце — другое, тёплое — и раскидало по горам охапками красные тюльпаны.

Всё видели солдаты в горах. И белозвёздные эдельвейсы встречали.

Теперь эдельвейсов, говорят, нет: туристы уничтожили.

Солдат не турист, цветы рвать не будет. Посмотрит, удивится, выскажется по-своему да и пойдёт дальше.

А вообще горы для него — му́ка. Вниз — вверх, вниз — вверх. И жив человек в этих глинистых, каменистых горах одними консервами. Дёсны кровоточат.