Тайсто Хуусконен - Стальной шквал

— Моя фамилия Пуллинен. Звание вы видите по знакам различия на петлицах. А характер мой вы скоро узнаете. Рекрут Хейккиля!

— Я тут.

Рекрут шагнул вперед, улыбаясь так, точно пришел за наградой. Младший сержант прищурил глаз и хмыкнул.

А потом словно взорвался:

— Какого черта вы улыбаетесь! В армии не улыбаются!.. Рекрут Хейккиля, кто я такой?

— Сами только что назвались Пуллиненом. Имени я не знаю.

Пуллинен схватился за голову.

— «Назва-ались!..», «Имени не зна-аю…», — повторил он протяжным шепотом, точно его душила астма. И тут же, выкатив грудь, рявкнул: — Я вам господин младший сержант! Понимаете ли вы — только «господин младший сержант»!

— Ну, да.

— Никаких «ну, да»! В армии существует лишь один ответ: «так точно». Так. вот, рекрут Хейккиля, знаете ли вы, что такое онежские волны?

— Я их не видал, а на вкус пробовал. Один приятель привез бутылку, когда в отпуск приезжал. Говорит, русские велели ему набрать онежской воды в бутылку.

Младший сержант Пуллинен как будто подавился горячей картофелиной. Долго он уминал ее в горле, пытаясь проглотить, пока голос не вернулся к нему.

— Никаких объяснений! В армии не объясняют! Понятно?

— Ну… или, стало быть, «так точно».

В группе рекрутов едва сдерживали смех, кто-то все же не удержался и прыснул. Но младший сержант стиснул зубы. А рекрут Хейккиля улыбнулся во всю ширь своей круглой рожи, как бы говоря: «Вот видите, как быстро я научился».

Это был чистый и простодушный деревенский парень.

Он никогда не ругался, за девушками не ухаживал и не брал в рот хмельного. Даже по дороге в армию, когда ему чуть ли не насильно влили в рот водки, он постарался потихоньку сплюнуть ее. В жизни он не обидел и мухи, а потому и от других не ожидал ничего дурного. Любезной улыбкой всегда все можно уладить, так ему говорили с детства, так он и полагал. Но туг эта его вера поколебалась. Младший сержант Пуллинен думал, видимо, иначе. Он и сам никогда не улыбался, а улыбку на лице рекрута считал преступлением. И прежде всего это относилось к рекруту Хейккиля. Улыбчивый толстяк казался ему воплощением всего, что в армии нетерпимо.

Младший сержант выпрямился и сказал угрожающе тихо:

— Вы упорствуете, рекрут Хейккиля.

— Так точно, господин младший сержант.

— И вы говорите это с улыбкой.

— Так точно, господин младший сержант. Вы приказали всякий раз отвечать «так точно».

Пуллинен сделал глотательное движение и охнул. Он еще никогда не бывал в таком положении. Случилось однажды, что рекрут, не выдержав муштры, кинулся на него с кулаками. Другой — отказался выполнить приказ. Этот же со своей клоунской рожей может сделать его посмешищем, да так, что к нему никакого параграфа не подберешь. Ах, эта улыбка! Черт побери, рекрут и улыбка! Да этого быть не может, не должно быть. Это же бунт! Младший сержант Пуллинен прошелся между рядами коек из конца в конец казармы.

— Рекрут Хейккиля! Взберитесь на верхнюю койку, ну, живо, живо! Хорошо. А теперь — вниз и ползком под следующей койкой. Быстро, быстро! Отлично! А теперь дальше, через следующую койку поверху — марш! Быстрей! Быстрей!

Хейккиля взбирался наверх, спускался вниз, полз на животе под койкой и снова карабкался на следующую койку. Он уже начал задыхаться и вспотел, но зычный голос неотступно следовал за ним, подгоняя, подхлестывая:

— Живей, живей! Вот это и есть те самые «онежские волны». Быстрей наверх, на волну, чтобы вас не захлестнуло!

С Хейккиля уже пот лил в три ручья, движения сделались неуверенными, ноги не слушались, в коленях появилась дрожь. Он был не неженка, а крепкий парень, добывал свой хлеб тяжелым крестьянским трудом, ходил за плугом в поле и лес пилил — но всему же есть пределы. Взобравшись на верхнюю койку, он не удержался и рухнул вниз. Долго лежал ничком и тяжело дышал, потом повернулся, с трудом привстал и сел. И тут младшего сержанта Пуллинена чуть удар не хватил. Рекрут Хейккиля улыбался! Смущенно, как бы стыдясь своей слабости, но все-таки улыбался! И младший сержант прошептал с неподдельным ужасом:

— Вы улыбаетесь! Помилуй бог, вы все-таки улыбаетесь!

— Так точно, господин младший сержант!

Пуллинен пошел прочь и больше в этот вечер не показывался. Но товарищи набросились на Хейккиля;

— Перестань же лыбиться, черт этакий! Из-за тебя придется страдать всему взводу.

В тот вечер, однако, их оставили в покое. В казарму заглядывали капралы и даже курсанты унтер-офицерского училища, но все довольствовались одними угрозами. Рекруты загрузили тесные тумбочки своими вещами, учились заправлять койки и отрабатывали доклад дневального. Наконец вечерняя молитва и — спать.